и дальше бороться с зимней стужей. И вдруг повеяло теплом, природа сразу оттаяла, заулыбалась, зачирикала.
Полковник явно тянул и приехавшие с ним члены комиссии начинали раздражаться: к чему этот спектакль, спим как собаки в палатке на рванных матрасах, скоро вши заведутся, отхожее место под открытым воздухом. И чего он тянет, дел-то на час.
Какие только споры не вызвал в полку поступок старлея за последние три дня. Мнения бурлили и сталкивались, сомневающиеся и откровенные служаки, мнения спорили до хрипоты. Ваню осуждали и презирали. Старшина, старый дядька, хозяин каптёрки, умеющий хорошо считать и сохранять имущество, ответственный за питание на «губе» был честнее остальных. Он сам лично вызвался носить судки для арестованного старлея. Когда он протягивал чашку, то, воровато оглянувшись, плевал в неё и с вызовом произносил:
– Приятного аппетита, змеёныш!
На что слышал неизменное:
– Спасибо.
– Гадёныш. Решил отсидеться, когда другие офицеры честно выполняют свой долг перед Родиной. Зачмырю.
Старшина упивался неожиданно свалившейся властью над старшим по званию и проявлял излишнюю услужливость:
– Разрешите мне быть в расстрельной команде. Всажу точно, не сомневайтесь.
Начальник штаба доложил и от себя добавил: «Побольше бы нам таких добросовестных служак». Председатель комиссии, оглядел усталыми глазами старшину, губы гадливо скривились:
– Медаль за что?
Старшина мельком взглянул на начальника штаба и отчеканил:
– За службу отечеству!
– Да? – а как иначе. Идите и служите дальше.
Собираясь вечером в палатке, офицеры не отказывались от прежних пристрастий, также шумно пили и азартно хлестали картами по снарядному ящику, но все разговоры, о чём бы они не начинались, сводились к Иоанну:
– Да он всегда был с пулей в голове. Ходит сам себе на уме. Ты его хотя бы раз видел за «преферансом»?
– Да кого там, в «дурака» режемся, зовём: «Ваня давай с нами». Улыбнётся, знаете так, по-идиотски: «Пустое всё это. Лучше вздремну часок, глядишь, проснусь, а война уже закончилась».
– Нет, он точно ненормальный какой-то, – включился в разговор капитан Евсеев, командир ремроты, балагур и выпивоха, – зовём его в компанию. Наш связист спиртом расщедрился, в очередной раз, значит. Так он это, половину отпил, спасибо, мол, вам и на выход. Будто в душу плюнул, честное слово. – Евсеев обиженно махнул рукой. – Мы ему полную, он половину. Словно плюнул в кружку. Я бы с таким в разведку не пошёл.
– Я бы тоже.
Тут на койке зашевелился грузный зампотех, повернулся ко всем, сел, свесив ноги вниз и прищурено посмотрел на Евсеева, чем-то напоминая кривыми короткими ногами и заплывшими глазами калмыка:
– Приговорили, значит. Молодцы. И я приговорил: не пьёт – гад, не играет – сволочь. Мы всем готовы в морду дать кто на нас не похож.
– А что!