их лица. Они были бледными, с высветленными волосами, либо же вовсе их лишенными. Бровей над глазами не было, что делало лица невыразительными, а почти каменные выражения только усугубляли впечатление. Радужки у глаз почти не было заметно, и цвет глаз можно было определить, только долго и тщательно вглядываясь, однако взгляд заставлял отворачиваться, смотреть в сторону, отводить глаза, опускать их. Благодаря этому лица прибывшего подкрепления почти не запоминались.
– Вот видите, – сказал один из проповедников, – я же говорил, что вы будете не одни.
Прибывшие путники оказались тоже не безоружными. Кто-то был вооружен самодельным бердышом, изготовленным из насаженного плашмя на длинную палку куска железа, другие носили за поясом один, а то и два страшных, даже на вид, серпа, третьи – короткие косы, у четвертых были устрашающего вида кривые кинжалы, пятые были отягощены кое-как скованными подобиями мечей с зазубренной или волнистой кромкой. Такие оставляют при попадании по незащищенным местам жуткие рваные раны, которые заживают очень долго. А такие вот клинки еще и оставляют в ранах ржавчину и куски железа. Если такие раны не промыть, мучительная смерть неизбежна.
Это заставляло жителей деревни сбиваться плотнее, чтобы оставить расстояние между собой и этими путниками. Чувства же сельчан были двоякими – они понимали, что все-таки идут не одни, но понимали также, что такие вот попутчики могут выкинуть все, что угодно. Например, наброситься на соратников в помутнении рассудка или же из жажды крови.
Первый привал устроили недалеко от Гулевища. Проповедники и белые плащи собрались вместе, обсуждая что-то. Жители же Черного Луга расположились отдельно, собравшись вокруг костра, разведенного одним из сельчан. Вид полностью выбитой деревни угнетал: дома стояли запущенные. Темные глазницы окон словно смотрели прямо в душу, укоряя людей за то, что бросили свое жилище. Темные пятна, расположившиеся на стенах некоторых домов, были похожи на старые кровоподтеки. Ветер, дувший в узких проходах между двумя домами, будто бы выворачивал душу наизнанку. Веревки, связывающие между собой еловые лапы, служащие крышей, местами истлели, из-за чего ветви провалились внутрь домов, образовав прорехи в кровле, в которые падал снег. Местами лежали мертвые собаки и скот, присыпанные снегом – хозяев, что когда-то их кормили, больше нет в живых, и животные умерли голодной смертью. Сельчане пытались отводить глаза, смотреть в пламя костра, но дух заброшенной деревни доставал до их душ даже так, давя и заставляя сдерживать слезы, которые выступали при виде этого.
Немногочисленные женщины, присоединившиеся к походу, плакали на плечах мужей. Мужчины же лишь укреплялись во мнении, что нужно приструнить обитателей крепости – дабы не повторилось то, что здесь произошло три месяца назад.
Передышка длилась недолго. Вскоре подошел один из путников, что пришли в деревню и сказал, что пора двигаться дальше. Все обитатели