подтягивая колени к груди и утыкаясь в них носом.
– Я ей смерти пожелала, а вы ее…
Константин опешил. Девочка не знала, что смерть мачехи – ее рук дело. Думала, что это они ведьму сожгли. Что ж, ему так даже сподручнее выходит.
– Изводить всю человеческую деревню на корню – грех, продавать отроковицу татям – грех, а искать спасения у других – не грех. Скорее проблеск разума в непроглядной тьме глупости. Тем более, что тебя здесь никто насильно не держит, ты вольна уйти в любое время.
Лицо Василисы потемнело, а на глаза навернулись слезы.
– Некуда мне теперича идти. Ваня сказал, вы с домиусами мою деревню пожгли, одни головешки остались.
Вот же болтливый пес…
– Так было необходимо, – он опустился на другой край лавки, не переставая внимательно следить за девочкой. – Ведьмы как гниль – их надобно истреблять подчистую, иначе будет худо. Они гадят там, где живут, оставляя после себя лишь смерть. Людей там уже не осталось, когда мы туда явились…
Василиса сидела ни жива, ни мертва, вспоминая, что накануне ее «ухода» в деревне праздновали Купалу. Получается, Рада и ее табор вырезали… всех?
Тяжелый и липкий комок в груди заставил девочку задохнуться от ужаса и боли. Всех убили, даже малых детей не пожалели, изверги…
– Я…– выдохнула девочка, глотая слезы, – я…
Сквозь боль и тоску по изничтоженному дому пробивалось что-то еще. Доселе незнакомое Василисе чувство ворочалось где-то в глубине ее сути, становясь крепче с каждым воспоминанием о том, что проклятая ведьма у нее отняла.
Константин вновь ощутил то чувство, что было перед тем, как сгорела ведьма. По рукам и спине пробежал холодок, а внутри все напряглось, ощущая всплеск чужой силы. Это будоражило. Усилием воли он подавил желание довольно улыбнуться – сейчас ему нужно было оставаться холодным и собранным.
– У тебя есть родня в соседних деревнях? – невзначай поинтересовался он. Василиса заторможено мотнула головой, чуть заметно икая от слез. – Может кто-то в Велиграде?
– Да нет никого, – горько вздохнула девочка, – матушка сироткой была, погорелицей. Тятенька один сын в семье. Дед с бабкой померли еще позапрошлой зимой. Пойду в селение, чай возьмет кто…
– Может возьмут, – чародей соединил кончили длинных пальцев и в манерной задумчивости коснулся ими своих губ, щуря ясные глаза. – а может и нет – лето было не ахти каким урожайным…
Василиса испуганно уставилась на навя. Сирота из деревни, в которой похозяйничали ведьмы, – хуже прокаженного. Кто мог поручиться, что она не одна из них?
– Люди бывают весьма жестоки, когда дело касается лишнего добра… Не разумнее ли будет остаться здесь?
– А у меня разве теперь есть выбор?
– Он есть всегда, – навь показал раскрытые ладони, будто взвешивая собственные слова, – Можешь уйти обратно к людям, побираться и ждать, что тебя приютит кто-нибудь из сердобольных. Или остаться здесь – чернавкой. Или дисци́пулом.
Василиса округлила глаза и суматошно