порой ценнее копейной тысячи, достойный! – уважительно произнёс старый Ан-Шо́р, обращаясь к Каменной Тени.
– Я уплатил за них горькую цену, почтенные… – угрюмо промолвил седой точно пепел Клох-скáйтэ, и его искривлённое от удара лицо резко одёрнулось, – …чтобы возненавидеть дом Скъервиров до последнего – и не знать к ним пощады, доколе не сдохнет их семя – поглоти его Эйле.
Он вновь обернулся лицом к Аррэйнэ.
– Преклоняю голову перед твоим верным товарищем, кто под Гъельбу́рсти-гéйрдом и Вингой даровал мне отмщения кровью их многократ больше, чем я смог взять за все годы!
– Как твоё здоровье, почтенный? – спросил старика áрвеннид, – не каждый похвалится в такие лета́ круглый год не спускаться с седла.
– Пламенеющий даст мне сил, владетель – а если я не доведу свою месть до конца, то служить тебе в этих уделах будет мой приёмный сын Руáвн. Поверь, рвать твоих недругов там будет он не слабее чем я. Он тоже вкусил цену доверия Скъервирам… Руавн стал мне семьёй и надёжной десницей, был моим посохом и устами, когда ноги и речь изменили мне прежде в час слабости тела.
– Он уж сможет – то верно! – хохотнул Догёд Тал.
– Я рад, что ты крепок как прежде, достойный! – сын Дэйгрэ на миг приумолк, глядя прямо в глаза криволицему ратоводцу, – однако, я слышал однажды от Гулгадда, что не все из твоих детей ещё…
– Ничего ты не слышал, áрвеннид… – вдруг оборвал их владетеля старый Клох-скáйтэ, сжав зубы. Взор его глаз был столь полон суровой, безжалостной боли и ненависти, что юная Этайн, сидевшая подле старого дяди, взволнованно вздрогнула.
Ни разу тот не осудил дочь Кáдаугана за свершённое ей, что покинула Этайн свой отчий чертог без согласия родичей – лишь чтоб быть подле сына Медвежьей Рубахи – и любил дочь сестры своей словно родную, доселе служа ей опорой с защитою. Но ни разу же не вопрошала она его – кого прочие шёпотом звали Каменным Сердцем, даже здесь за столом тихо это шепча – почему старый Ллугайд и сам много лет как однажды отверг свою кровную дочерь, чьей вины было в том много меньше, что случилось в их укрепи Дуб-э́байн-сле́йбхе, чем сама по своей собственной воле свершила в порыве наследница Конналов. И понять не могла Этайн то, как же может отцовское сердце порой быть столь страшно глухим и жестоким, до сих пор не простив свою бедную Гвенхивер.
– И прости старика за неучтивость – раз ты рану мою посолил. Мою кровь унесла с собой смерть – или в Эйле ворота за ней затворились… Руáвн стал мне семьёй и опорой в моём воздаянии Скъервирам – он мой сын как и до́лжно.
Старик с сердцем из камня умолк, хмуря брови и пристально глядя в глаза их владетелю.
– Не тяни с той выправой на юг. Рази мохнорылых где только сумеешь – да дадут тебе боги дойти хоть бы и до Долгих отрогов Сорфъя́ллерне и Закатного океана. А северные уделы оставь стеречь мне.
– Хорошо, почтенный Ллугайд. Услышь Трое твоё пожелание.
Старик встал со скамьи.
– Позволь, я покину тебя, владетельный – час уже поздний,