Оллин и Кáллиах – привлечённые шумом и женскими криками. Увидев, как Áррэйнэ остановился и скинул живую ношу на землю, они застыли на месте в нескольких шагах от него, наблюдая.
– Что ты с ней сделать собрался, Лев? – спросил Тийре, хмуро взглянув на распростёршуюся перед ногами Áррэйнэ женскую стать, полулежавшую на холодной земле с рассыпавшимися точно колосья лопнувшего снопа волосами вокруг опущенной головы. Дейвóнка не шевелилась, тяжело дыша всей грудью и стискивая пальцами сырую землю, лишь дрожа всем телом от стужи или волнения.
– Я вот вспомнил опять, как по её милости много месяцев был в темноте, словно заживо погребённый – где-то у врат в ямы Шщара.
Аррэйнэ смолк на мгновение, глядя на пленницу.
– Что с ней сделать собрался, говоришь? Так пусть и ей то же выпадет…
Он резко схватил дейвонку за волосы, заставив её подняться на ноги, и одним сильным толчком спихнул прямо в провал под сводами бурры точно в разверстую пасть средь камней. Майри, прижавшаяся в тот миг к земле у его ног, вся стиснувшаяся в комок в ожидании смертельного удара ножом, вздрогнула от ужаса, поняв, что её ждёт. Но не успела и вскрикнуть, как от толчка в спину стала падать во тьму, пролетев так с десяток локтей и упав на холодный и твёрдый песок.
Сверху из пролома донёсся его голос, обращавшийся к áрвенниду и товарищам.
– Я заметил вчера, что эти камники работу делают плохо, как починяют здесь стену. Мой упокойный отец за такую бездарную кладку выпорол бы их лозой по одному месту без жалости – чтобы его ремесло не позорили. Вот как надо ложить на века.
Зашуршал камень о камень, когда сверху донёсся звук сдвигаемых булыжников.
– Áррэйнэ, послушай… Ты точно не хочешь придавить её своими руками? Она, конечно, смерть заслужила, и ты вправе это сделать – но быть может…
– Ты сам ведь отдал мне вчера её жизнь – помнишь? – было слышно, как Áррэйнэ взялся за рассыпанные рядом с проломом булыжники, и шлёпнул на первый ряд ломоть сырой извести из корыта с подсохшим раствором.
Отчаяние охватило Майри, когда она осознала, что вот и пришёл конец. Если до сегодняшней ночи она ещё надеялась вырваться на свободу, то теперь в груди словно что-то оборвалось. Ей не будет суждено вернуться домой никогда, не узрить больше родичей – вместо этого нить её жизни оборвётся в чужом ей краю неведомой и безвестной, совсем юной. И смерть её ждёт вовсе не быстрая, каковой суждено было избежать и в той стычке в Помежьях, и от копий стражи дворца, где она могла выбирать свой путь и сражаться. Нет – вместо этого дочерь Конута ждала медленная кончина от голода, холода, жажды – быть замурованной заживо под землёй. Ужасная, одинокая, нескорая смерть, когда она в муках начнёт грызть своё тело и медленно угасать среди мрака, полного крыс и червей. И не будет известна могила её никому из родных – как и у отца, так же рано когда-то почившего…
Тьма вокруг неё веяла холодом и безмолвием, и лишь небольшой круг слепящего света в проломе ещё оставался