Чтобы ты свой дом никогда не нашёл, выродок, а так и прожил один – ни дейвóном, ни а́рвейрном – точно кол в пустом поле!
– Побереги лучше силы, Тивеле – ещё нужны они будут тебе… – холодно ответил ей Лев сквозь совсем небольшой уж проём, из которого перестали лететь камни, а доносился лишь отчаянный прерывистый плач его загнанной и испуганной до отчаяния с ужасом жертвы.
– Раз я умру тут безвестной… так чтобы и ты сдох без имени! В пепел оно обратится! Пусть от тебя не останется средь живых ни следа и ни памяти… чтобы ни одна баба не полюбила и не понесла от тебя! Чтобы могила твоя была узка!
Глухо бухали камни об известь, закрывая просвет чернотой.
– Будь же ты проклят, зверина…
Ловко поднял он ещё одну глыбу, кладя её серую тушу на белое месиво сохнущей связки.
– Чтобы птицы живого тебя заклевали до смерти…– голос её вдруг сорвался, и лишь тяжёлое дыхание со всхлипами через рвавшийся плач доносилось из черноты всё плотнее смыкающейся дыры в кладке бурры. Теперь просвет оставался размером с один камень – не больше.
– Держи от меня на дорожку, Тивеле. Пригодится быть может…
Сняв с пояса мех для воды и незаметно для ставших поокруг товарищей завернув в него свёрток поменьше, он резко бросил их в тёмный проём. Из мрака послышалось, как тот плюхнулся о песок, и Áррэйнэ поднял с земли последний камень.
Булыжник со стуком лёг в оставленное ему место между соседних камней, и свет в яме под сводами бурры погас.
Обмазав раствором расщелины Áррэйнэ отряхнул от извёстки ладони, поплевав на них и отерев пару раз о верховни́цу, и повернулся к товарищам.
– Довольно, – промолвил он кратко.
– Сурово ты, Лев… – негромко проговорил Тийре, глядя на свежую кладку, за которой оборвалась жизнь пленницы – надеясь, что никто из тут бывших не будет болтлив, и это свершённое на его глазах и с его одобрения дело не дойдёт до ушей Этайн.
– Не судите по увиденному. Быть может я спас эту дуру от худшей судьбы. Ты бы точно в отмщение запыта́л её до смерти, не встань я из мёртвых. Ну всё – хватит лить слёзы как малые дети! Нашли мне – вражину жалеть! Скольких наших она положила – забыли?!
Пять мужских статей молча стали уходить прочь от белеющей свежей извёсткой стены, не озираясь назад.
– Тийре, ты дашь мне хоть день – все уладить дела? Хочу наконец сам в Килэйд-а-мóр выбраться, почтенного Аилдэ с роднёй навестить.
– Да хоть всю седмину! Только не уходи пока, Лев. Эй, Гадэ́ирн! – áрвеннид окрикнул немолодого уже слугу, чья ссутуленная стать мелькала неподалёку, толкая в сторону Костяного Чертога тележку с вязанками дров для печей.
– Да, владетель! – отозвался тот, почтительно кивнув головой.
– Моррва приехал? Привёз он то, что я просил?
– Да, áрвеннид. Принести тебе?
– Принеси поживее!
Старик бросил тележку и поспешил во дворец. Через некоторое время он вернулся, подавая владетелю туго набитый холщовый