почтеннейший! – Этайн склонила пред ним голову, – ты к богам ближе всех, волю их прорекаешь и зришь. Вопроси – попроси их – пусть дадут мне дитя! Ведь не только лишь свару с отцом мне в укор ставят фейнаги, но и шепчут уже за спиной, что взял Тийре бесплодную бабу – неспособную даже продлить род владетелей – и что это-де кара Троих за подобное… что несу я проклятие дому его, пресеку его род.
Седой дэирвиддэ усмехнулся.
– Разве мне – старику, кто древнее за Борну – говорить вам двоим, как детей муж с женой сотворяют?
– Отчего же тогда…
Ллугнамар вскинул руку, прервав её речь.
– То не кара тебе, кто бы что не твердил языками. Может просто не время ещё…
Он умолк, неотрывно взирая на женщину.
– А возможно за жизнь платой может быть чья-нибудь смерть…
– Чья, почтеннейший? – вздрогнула Этайн – страшась сказать имя сына Медвежьей Рубахи.
– Может собственный вздох им отдашь как ту плату. А быть может кого-то из тех, кто дороже всего для тебя, и что меньше всего ты готова отдать. Рок судéб и проклятий таков – не отдав не получишь взамен избавления – так бывает под солнцем…
Этайн в страхе молчала, склонив голову. Старый дэирвиддэ опять поднял чашу с дымящейся кровью и выплеснул алую жидкость в горящее пламя на угли.
– Довольно уж знаков богов для тебя на сегодня. Ступай, моя милая – всё в своё время. Ждёт тебя трудный путь, одолеть кой ты в силах – и ничья же рука не сумеет забрать у тебя твоё счастье – кроме собственной…
Этайн молчала, внимая почтеннейшему.
– А теперь возвращайся. Ждёт тебя дома муж, кто судьбой избирает решения более тяжкие, от чьей воли зависят уж тысячи судеб – кто сегодня опять чью-то жизнь предрешил может быть. Ступай к Тийре же, Этайн…
Почтеннейший обернулся к закрытым дверям, слыша чьи-то шаги в тишине древней ноддфы.
– Ждёт меня у ворот второй гость – чьи вопросы не менее горькие – и цена за ответы их может быть трижды весомей твоей…
Когда последний луч света угас, Майри рухнула на колени не будучи в силах стоять. Ужас вот-вот готов был охватить её, но лишь отчаянной волей она сдерживала его костлявую лапу, уже лёгшую исподволь на горло. Кругом был непроницаемый мрак и гнетущая тишина каменного мешка.
«Вот сейчас я лягу на этот песок и умру…» – подумала девушка, опускаясь ничком на холодную землю под сводами бурры, смыкавшейся над нею точно яичная скорлупа. И тут рука упёрлась в кожаный мех, сброшенный ей этим зверем в насмешку – для продолжения мук, лишь на время избавив от жажды. Майри сжала его и едва не взвыла от отчаяния – тот был пуст. Вода там, конечно, и не ночевала. В памяти всплыла прошедшая ночь. Да – он сам тогда допил всю воду, а потом принялся царапать по боковине ножом – словно лезвие пробовать…
Вдруг пальцы дейвонки нащупали что-то твёрдое в кожаной скрутке мешка. В ладонь ей упал небольшой, плотно завёрнутый тряпичный мешочек. На ощупь Майри нашла в нём стальное кресало и кремень. Там же лежал и моток