и бедовый,
как бидон,
город помидоров,
Город – Помидор!
Новороссийская ночь
Мир умиротворился.
Ночь.
Огни, как зерна риса.
Ночь.
Над Новороссийском
ночь.
Черна невыразимо
ночь.
А море – гоноболь.
Стекло.
Прожектор – голубой
циклоп.
Пять рыбаков – пять бурок
в лодке.
А ну, раздвинет буря локти?
Пять рыбаков.
Пять бурок – стяг.
Кобенится мотор – кабан.
В прожекторе – луче блестят
пять лиц —
пять голубых
камбал.
Чайная
Чайная —
ни чаю и ни чашек.
Лишь чугунный чайник,
прокопченный чайник.
Сочно —
апатитами,
млеют, млеют
очень аппетитные
пельмени.
Зубы разинули —
не до тарелок —
рыбаки-грузины,
рыбаки-греки.
Усы-полувенки,
фиолетовые скулы,
носы, что плавники
у акулы.
В чайной чавканье,
скрежет лука!
Пьем кагор из чайника,
как из люка!
Пьем,
а челюсть лязгает
о чугун.
Шашлыки ласковые —
с кочергу!
На четвертом чайнике
я полез в корзину:
– Мать моя – гречанка,
а отец – грузинка!
Шел я ошалелый,
шел в полушоке,
кустарники алели,
по щекам щелкали.
Ветер жаркий бил в лоб —
тысяча по Цельсию.
В это лето был улов
на пятьсот процентов!
«Язык…»
Язык
не бывает изучен.
Земля не бывает изъезжена.
Над нами
созвездья созвучий!
Под нами
соцветья черешен!
А перед нами, перед —
зеленые ромбы гати,
самумы гагачьих перьев,
перьев гагачьих!
Сырые следы животных
поджаривает восток.
Заводы,
заводы,
заводы
пульсируют, как висок.
Мы высохнем – рано-поздно —
мы высохнем,
как чернила.
А мир
все равно не познан.
Так пусть же птенцы
чирикают!
Пусть почки
дрожат на взводе
весеннего рубежа!
Пусть звезды,
стрекозы – звезды,
крыльями
дребезжат!
Березы
Бывают разные березы.
В повалах – ранние березы.
А на переднем плане —
дряблые,
корявые, как якоря.
Бывают черные березы,
чугунно-красные,
чернильные,
горчичные
и