ходить в театры. У нас в школе был драмкружок, кроме того, еще пионерами мы постоянно ставили представления по стихам Маяковского и других советских поэтов. Постепенно вместо прежней школьной буффонады и речевок мне стали нравиться музыкальные спектакли с песнями и танцами. Мои мысли все больше обращались к театру. Общаясь с Элеонорой Витольдовной и ее окружением, в котором многие принадлежали к миру искусства, я с раннего возраста слушала их разговоры. Вместе с Элеонорой я бывала на встречах артистов и других людей искусства. На одной из таких встреч познакомилась с Борькой. У Элеоноры были хорошие отношения с его родителями, а особенно с дедом. Борька был из музыкальной семьи, сам он готовился стать альтистом, хорошо играл на других инструментах. Имя его было не совсем Борис, но он просил называть его так. Это, правда, не мешало большинству знакомых звать его Бобкой, а иногда и Бобиком, честно говоря, про себя я тоже звала его так. Но вслух всегда звала его Борей или Борькой, может быть, поэтому он был втайне, по крайней мере он так считал, в меня влюблен и очень смешно вздыхал. Но в то время я любила героических личностей, к ним он явно не относился. Надо отдать ему должное, он был красив специфической еврейской красотой – высокий, худощавый, интеллигентный, с шикарной шевелюрой. Он был на год или полтора старше меня, учился в консерватории, и около него все время крутились девчонки. К реальной жизни он был не очень приспособлен, поэтому перед самой войной какая-то бойкая девица женила его на себе. Из разговоров в доме Бориса я поняла, что тот джаз, что я слышала, не совсем джаз. Я-то считала, что ансамбли Александра Цфасмана, Якова Скоморовского, Леопольда Теплицкого и Георгия Ландсберга играют настоящий джаз.
В эти годы активно появлялись новаторские музыкальные театры: Малый оперный театр, оперная студия консерватории и музыкальный театр, в которых экспериментировали молодые композиторы и режиссеры, – все это очень привлекало меня. Но главное – я бредила Утесовым и Дунаевским, была очарована опереттой и спектаклями «Мюзик-Холла». Музыкальные фильмы Пырьева и в особенности Александрова смотрела по многу раз.
Я попала под обаяние Шульженко, ее огромного мастерства, ее внешнего облика, ее пластики, отточенности ее движений.
Я обожала Шульженко, но, будучи девочкой рациональной, понимала, что так петь я вряд ли смогу. А вот истории Марины Ладыниной и Любови Орловой меня очень интересовали. Одна вышла из простой деревенской семьи, другая была дворянкой по происхождению, но обе много трудились, пробиваясь к своей цели. Я хорошо танцевала, у меня неплохой голос, я играла на пианино, хотела освоить рояль. Родители отговаривали меня, но я уперлась, и они дали свое согласие. Я поступила в театральную студию на танцевально-музыкальное отделение. Честно говоря, меня не хотели брать, но помогли связи Элеоноры Витольдовны.
Глава 4. Театральная студия
В 1939 году я окончила школу и не без помощи хорошей знакомой, дальней родственницы Элеоноры Витольдовны, поступила в театральную студию. В училище у меня появилась подруга