лет, и то, что вскоре случилось, видимо, было неизбежно.
Когда они находились в приюте, их часто разлучали, как обычно разделяют девочек и мальчиков. Роза шла в спальню после причастия, когда увидела Пьеро. Он сидел на скамье у стены рядом с раздевалкой для посетителей. Лицо его расплывалось в широкой глуповатой улыбке.
– О чем ты думаешь? – осведомилась Роза.
– Не хочу тебе говорить, потому что, если скажу, ты можешь огорчиться и сильно разозлиться.
– Да ладно, скажи мне просто, о чем ты думал, и прекрати разыгрывать этот смешной спектакль.
– Можно я скажу тебе это на ушко? Мне не хочется, чтобы кто-нибудь, проходя мимо, услышал, что я тебе скажу.
– Никто нас не услышит.
– Если кто-нибудь еще узнает, о чем я думаю, я сгорю от стыда.
Роза наклонилась, чтобы ему было удобнее придвинуться поближе. Она чувствовала его губы рядом со своим ухом. Его дыхание касалось ее слуха раньше слов. Ей одновременно хотелось и отпрянуть от Пьеро, чтобы предотвратить неприятность, о которой он говорил, и приникнуть к нему. Двойственность этого ощущения донельзя ее озадачила.
– Мне хочется снять с тебя чулки, чтобы увидеть все твои пальчики на ногах. И каждый пальчик хочется поцеловать.
Эти слова Розу просто потрясли. Они ее потрясли потому, что она не вполне им поверила. Она, конечно, слышала всякие разговоры о том, что такие слова иногда произносят. Но Роза не приняла их за чистую монету. Ощущение у нее было такое, как будто он держал в руках стеклянную банку, в которой плескалась русалка. Или шел по улице и вел на поводке единорога.
Она уже разомкнула губы, чтобы ему ответить, но во рту у нее пересохло, а горло оказалось пустым, там совсем не было слов. Как будто она открыла холодильник, чтобы взять бутылку с молоком, а там было пусто.
– А еще мне хочется, чтобы ты коснулась моего члена. Просто взяла бы его в руку и очень сильно сжала.
Она бросила взгляд вниз и увидела, что его штаны вздулись.
– Он набухает и твердеет каждый раз, когда я думаю о том, что делаю с тобой такие вещи.
Сестра Элоиза заметила, что они шепчутся. Она быстренько проскользнула в часовню и зашла в раздевалку через заднюю дверь. Там она села на скамью и через вентиляционное окно стала слушать, о чем говорили Пьеро с Розой по другую сторону стены. Такие вентиляционные устройства были сделаны в каждом помещении, чтобы никто не мог остаться в уединении.
На самом деле Пьеро не шептал на ушко Розе. Он только произносил слова чуть тише, и голос его звучал более хрипло, чем обычно. Почти так, будто слова скинули с себя одежду. И потому сестра Элоиза слышала каждое из них.
Она очень рассердилась. Это был так пошло. Пьеро не хотел иметь с ней никакого физического контакта, делая вид, что он чистое создание, стремящееся к невинному и святому союзу. А теперь он изъяснялся языком маркиза де Сада, да так искусно и складно, как мог бы говорить Казанова.
В монахине вскипела ужасная бесконтрольная ярость. Но, как обычно, ее гнев был направлен не против Пьеро. Ее переполняла ненависть