мимоходом. Мне следует находиться в безопасном месте, так сказал Пестун, ибо я в глазах хищников – уже безнадежный случай. Однако боюсь, что они, если получат хоть малейшую наводку, найдут меня немедленно. Вот почему иногда я задаюсь вопросом, не лучше ли разбить лагерь в лесу и ждать там. Но Пестун не сможет найти меня там никоим образом. Значит, надо, зажавшись, сидеть здесь.
Слышится царапанье. Кто-то снова хлопочет под нарами. Замираю, пристально вглядываясь в пол лачуги. Бледное расплывчатое пятно мелькает за ножкой нар. Показавшийся там зверек быстро пробегает через комнату в угол к печке. Крот или маленькое привидение, гадаю я, пока этот кто-то, остановившись, не приседает рядом с деревянным ящиком, подняв передние лапки в воздухе, как цирковая собачка.
Это невероятно крохотное существо, кажется, даже меньше лесного крота. Напоминает горностая, но нет черной кисточки на кончике хвоста, как после погружения в смоляной горшок. Это ласка, удивительно храбрая ласка, которая уже почти сменила коричневую летнюю шубку на белую. Она поднимает свою черную мордочку, глядит глазками-пуговичками, исчезает на мгновение за ящиком, внезапно появляясь из-под шкафа. Я смотрю на ее суетливые движения не шевелясь.
Мой сводный дед, любимый дедушка, называл их зимними джунгарскими хомячками. Я спросил, будут ли они летом летними, а дедушка рассмеялся. Он потрепал мои волосы своей большой ладонью и сказал: этакий глупыш. Он был совсем другой, не похожий ни на деда Ману, ни на первого мужа бабушки, деда Эетви. Если бы дедушка был жив и оказался рядом, он бы сразу же придумал какую-нибудь смешную историю и не пришлось бы ни минуты горевать ни о чем.
Мне он по-прежнему нужен.
Ласка ускоряет свой бег. Она приближается ко мне и останавливается у ступней ног. Я не вижу ее из-за своих колен. Обнюхивает ли она мою ногу? Хочет ли познакомиться? Пытаясь разглядеть зверька, приподнимаю верхнюю часть тела. Ласка взвизгивает и исчезает под нарами. Прислушиваюсь, сдерживая дыхание, но не слышу ничего, совсем ничего. Такая ужасающая полная тишина, я и не знал, что в мире бывает подобное. Ласка, вероятно, выскользнула наружу. Откуда она приходит? Знаю, что нужно прикормить ее, приручить и дать имя. Ласка, берущая корм с руки, – вот моя самая важная задача.
Назову ее Вити[12]. Что же Вити ест охотнее всего?
– Ты следуешь за мной, как вечерняя тень, – говорит отец, когда мы идем к лодке. Отец прав, я хожу за ним всю неделю. Когда он идет в хлев, придумываю там для себя дело. Когда он рубит и колет промокшие от дождя жердины, ношу их в дровяник. В четверг была ясная погода, и мы вдвоем выкопали остатки картошки.
Я скучала по отцу, и скоро придется скучать по нему снова. Утром он опять уходит на фронт. Поэтому я провожаю его в дорогу. Хочу видеть выражение его лица, как он морщит губы, когда точит топор, как, дурача Эенокки и Лаури, щурит глаза. Стараюсь запомнить запах его трудового пота, сохранить в душе. Кроме того, у меня есть к нему дело, но что-то постоянно отвлекает.
Воды Тенгелиё[13]