меня ни в чем не упрекнула. Поначалу мы проводили вместе все мое свободное время. Лиза старалась нагнать упущенное время, расспрашивала об общих знакомых, о фильмах, о последних технических новинках. Она огромными дозами поглощала новую информацию, пока не начинала болеть голова. А мир за это время не просто успел измениться. Он обновился несколько раз.
Да, поначалу все было неплохо. Но неловкость сменилась глухим раздражением, и две недели спустя я возвращался с работы со странным желанием свернуть в ближайший бар и просидеть там до закрытия. Лишь бы не видеть этот растерянный взгляд, застывший на ее лице. Лиза никуда не ходила в мое отсутствие, ни с кем не общалась. Даже к телефону не подходила, если не была уверена, что это я. А я уже начал уставать от присутствия в моем доме другого человека. Привык за столько лет к одиночеству. Да и Лиза теперь воспринималась не женщиной мечты, а заблудившимся подростком, действующим на нервы. Что мы будем делать друг с другом целый год?
Но, как оказалось, не только для меня это был непомерно большой срок. Первая ссора произошла у нас через месяц после дня воскрешения. Я в тот вечер попытался намекнуть Лизе, что ей не нужно все время ждать меня, чтобы выйти за порог. Она вполне может позвонить кому-то из своих школьных подруг и поболтать с ними в ближайшей кофейне. На что Лиза буквально взорвалась истерикой, заявив, что никто из бывших подруг ее не ждет, они все давно выросли, обзавелись семьями и превратились в чужих людей. «Я тоже тебе чужой?» – спросил я тогда, поджав губы. «Стив, ты же почти годишься мне в отцы», – ответила она и разрыдалась.
Я отчаянно пытался найти ей какое-то занятие. Предлагал даже бросить все и переехать на Бали, купаться целыми днями в океане, освоить серфинг. Или поехать через всю страну автостопом к Западному Побережью. Но Лиза отвергала все мои предложения. Она боялась строить планы на завтрашний день, боялась позволить себе быть счастливой здесь и сейчас, ведь ничего кроме у нее не было. Осознание того, что ей придется уйти через год, иссушала ее. Никаких долгосрочных целей, никаких планов на жизнь. Моя Лиза, прежде державшая все под контролем, просто не умела так жить. А я не представлял, как можно ее этому научить. Ведь я сам никогда не был счастлив в текущем моменте.
В конце концов, я стал реже бывать дома. Пропадал на работе, брал сверурочные, взваливал на себя все новые и новые проекты. А Лиза все больше чахла. В конце концов, она перестала даже просто выходить из комнаты, много спала и читала русских классиков. Я не мешал ей оплакивать свою так и не случившуюся жизнь.
Лизы хватило всего на восемь месяцев. Однажды утром, отворив дверь ее спальни, я увидел ее сидящей все на том же стуле у окна. Голову она уронила на грудь, а на полу раскрытый том «Войны и мира». Я позвал ее, но она не ответила. А когда тронул за плечо, оказалось, что она уже остыла.
Коронер так и не установил причину смерти, так что самоубийство