неделю после выпускного Лиза попала в автокатастрофу вместе со всей своей семьей. Никто не выжил. В тот миг, когда я узнал о случившимся, внутри будто что-то умерло. Я почувствовал себя сломанным и пустым. И казалось, никто уже не заставит сердце биться чаще, как это было с Лизой.
Следующие десять лет я усиленно делал вид, что пережил потерю и жил дальше. Отучился в универе, нашел хорошую работу, купил квартиру. Встречался с разными девушками и без сожаления расставался. Друзья говорили, что я изменился, стал жестким, циничным, мелочным. Да я и сам это чувствовал. Внешне все было хорошо, но я явственно ощущал, как моя жизнь трещала по швам. А в голове пульсировала только одна мысль: если бы рядом была Лиза, то все сложилось бы иначе.
Когда открыли первый в стране Центр Воскрешения, я отнесся к этому скептически. Перспектива вернуть к жизни умершего человека на срок до одного года взамен твоих пяти казалась мне слишком утопичной. Но однажды на обеде мой коллега со слезами на глазах рассказывал как вернул мать, умершую еще в его детстве, показывал фотографии и выглядел… обновленным. Как-будто с его плеч слетел давний груз. И я сразу подумал о Лизе.
Пять лет – не так уж и много, особенно когда ты более чем уверен, что проживешь их так же впустую, как и предыдущие десять. А возможность вернуть своему существованию утраченный смысл бесценна. Конечно, у нас будет всего год, а потом Лизе снова придется уйти, но я старался не думать о том, как буду ее отпускать. Не думал я и о том, что буду теперь аж на пятнадцать лет старше, учитывая плату, и Лизе такой расклад мог оказаться не по душе. По правде, я мало о чем думал. Я просто безумно хотел получить второй шанс. Разве я не заслужил, мы не заслужили?
У Лизы не осталось живых родственников, так что опека над ней полностью легла на меня. Я прошел требуемые проверки и тесты, подтвердил, что у меня есть все условия. Даже на выпускных экзаменах я нервничал меньше. Но мне просто не могли отказать. Я слишком долго этого ждал.
О плате я не задумывался, но ровно до тех пор, пока меня не привели в просторный кабинет с аппаратом, отдаленно похожий на тот, что считывает энцефалограмму. Мне надели датчики на руки и голову, обхватили ремнями торс, повелели закрыть глаза и думать о хорошем. Я представлял Лизу в день нашего последнего свидания. На ней шифоновое платье в красный горошек. Оно разлеталось от любого, даже самого легкого порыва ветра. Лиза каждый раз смеялась, пытаясь удержать подол на месте…
Когда я открыл глаза, то сразу понял: что-то изменилось. Даже машинально ощупал себя. Живот немного сдавливало ремнем и я ослабил его на одно отверстие. Но дело было не только в этом. Подойдя к зеркалу, я долго изучал свое отражение, пытаясь убедиться, что смотрю на себя. Получалось плохо. Да, этот парень выглядел точь-в-точь как я, вот только цвет лица более землистый, морщины глубже, а взгляд совсем потухший. Даже не предполагал прежде, что возраст проявляется не столько в морщинах и увеличившемся животе, сколько в глазах. Надеюсь, Лиза сможет