на неё. Воздух вырвался из моего горла с вибрирующей хрипотцой. Внутри оказалось пусто.
Мама никогда не снимала этот медальон, даже когда носила платья с высоким воротником, она оставляла его под одеждой. В детстве я мало задумывалась о серебряном украшение на её шее, но позже поняла, что воспринимаю его как неотъемлемую часть мамы, как ту же родинку рядом с правым уголком её губ. Как то, с чем мама не может расстаться. Только когда я стала чуть постарше и родители начали покупать для меня первые драгоценности, я осознала, что непримечательный медальон мамы нечто большее, чем простое украшение. Однажды я спросила у неё, почему она никогда его не снимает. Мама загадочно улыбнулась и, прижав медальон к груди, ответила: «Частичка всего самого дорогого в моей жизни всегда у моего сердца». Хоть меня и раздирало любопытство, но тогда я не осмелилась попросить её показать, что же она хранила внутри. А после её смерти, я не могла даже смотреть на украшение. При взгляде на него я видела затухающую жизнь в родных карих глазах и окровавленную ладонь, протягивающую мне медальон. И вот спустя пять лет неутолённое любопытство перебороло страх болезненных воспоминаний, а внутри оказалось пусто.
Я вздохнула, смиряясь с мыслью, что возможно не так поняла маму и та «частичка самого дорогого» это сам медальон. Я не знала его происхождения, он выглядел старым и невзрачным, но может быть это подарок отца. И если так, то будет правильнее вернуть его ему.
Я опустила крышечку, но защелка не сработала. Надавила посильнее, щелчка, свидетельствовавшего о закрытии, так и не почувствовала. Взяв медальон в руки, я вновь раскрыла его, чтобы рассмотреть поближе, и тут заметила с внутренней стороны крышечки зазубренную пластинку, которая придавливала к серебряной стенке две маленькие пряди волос. Дрожащей рукой я оттянула зажим, он раскрылся и, щелкнув, остался в центре.
Пряди были стянуты чёрной шёлковой нитью. Я провела пальцем по тёмно-русым отцовским волосам, а затем осторожно взяла светло-русые с лёгкой золотинкой. Я узнала собственный цвет волос, но всё равно приложила прядь к кончику заплетённой косы, перекинутой через плечо. Естественно они немного отличались, мои волосы выгорели на солнце, а те, что хранились в медальоне, явно были срезаны, когда я была ребёнком. Но они точно принадлежали мне. Горло сжалось в спазме, а глаза защипало от собирающихся слёз. Я будто наяву ощутила тёплые мамины объятья и услышала её тихий шёпот: «Моя милая Иза».
– Прости меня, мама, – взмолилась я. – Прости, прости, прости…
Горькая тоска с разъедающей внутренности виной разрушили последние воздвигнутые мной оборонительные щиты, я больше не могла сдерживать рвущиеся наружу рыдания. Я всё ещё находилась в стенах родного дома, но уже чувствовала себя безумно одинокой. Я потеряла маму, теперь вынуждена расстаться с отцом и с Джаей. Я никогда больше их не увижу. До последнего своего вздоха я буду одна.
– Амала. – Тёплая ладонь друга убрала прилипшие волосы с моей