Монтсеррате разверзся ад. Это было не просто восстание.
Это была резня.
Ружья плантаторов, а их было много, против лопат и кос рабов.
Надсмотрщики хвастались, что возмутители спокойствия умрут сегодня же.
Убивали часами. Выстрелы не смолкали, как и улюлюканье. Из своего заветного окна я видела, как люди гибли на плохой стороне плантации. Этого не должно было случиться.
Я мечтала, чтобы приехали па или Келлс.
Сложив руки, я медленно вышла из комнаты и уселась на полу с Китти.
Мами устроилась на скамейке и шила новое одеяло – с иволгой, распростершей крылья. Если мы выживем, может, продам его в городе.
– Поиграй со мной, Долли…
Сестренка, стуча зубами, вертела в руках железный обруч от бочки. Она знала, что снаружи – смерть.
– Глупый Куджо! – сказала мами. – Из-за него тут всех убивают. Всех наших мужчин, всех сильных мужчин сегодня пристрелят.
Всех сильных мужчин?
Взглянув на мами, я поняла, что она сказала это мне, будто я не ребенок, будто я взрослая. Сестра подергала меня за юбку в оранжевых и красных цветах. Я надела ее, чтобы день хоть немного казался обычным. Надо было отыскать черную, под цвет грязи.
– Можно мы завтра пойдем на улицу, Долли? – спросила Китти, не отрывая взгляда от обруча. – Тогда уже все закончится?
Кто знает? Я пожала плечами.
– Дай я тебя заплету.
– Что, опять?
Она дулась, но я трижды пыталась, и у меня никак не выходило заплести ей волосы. Выходило криво.
– Я позабочусь о нас. И всегда буду это делать.
– Долли, думаешь, Николас цел?
Мне было плевать, цел братец или нет; я не хотела, чтоб он с кровью на руках околачивался у хижины мами. Брат должен был знать о восстании еще раньше мистера Келлса, но промолчал. Так что я выбрала сторону. Пусть победят мятежники.
Дверь хижины распахнулась. Вошли две женщины с плачущим младенцем.
Мами их поприветствовала.
– Может, вы голодны, так есть чуток тушеного мяса, – указала она на миску над котелком с углями. В большом горшке были овощи из сада ма и соленая рыба, которую я принесла с рынка.
Одну из женщин я узнала – она сплетничала со всеми у источника. Мне хотелось их выгнать, но мами продолжала обращаться с ними по-доброму.
Сплетница, прижимая ребенка к своей большой груди, вытерла глаза:
– Спасибо, Бетти.
Тогда я узнала еще кое-что о мами. Кое-что новое. Ее сердце куда больше моего. И способность прощать – тоже.
– Мятеж кончился? – раздался в хижине мой голос.
– Не мятеж это был, – сказала вторая женщина. – Плантаторы застрелили мужчин в лазарете. Они убивают всех черных мужчин. Они убили моего мужа. Ведь он пожаловался человеку Совета, что меня заковали в колодки, когда я вот-вот должна была рожать.
Бедняга зарыдала. Ее подруга обняла несчастную за плечи.
Выстрелы стали громче. Неужели за этими двумя гонятся?
– Они идут за моим малышом. Они убили…
Мами хлопнула в ладоши.
– Тш-ш.