так? Вы всех прогнали?
Он посмотрел на меня с некоторым то ли подозрением, то ли недоверием, я так и не разобрала, но не ответил и продолжил пить чай.
Стоит отметить, что пусть чай и пустой, а заварен хорошо. Давыдов явно порылся в запасах, ещё летом и осенью заготовленных Марусей, потому что положил в чайник шиповник. Помню, как мы собирали его вместе. День стоял тёплый, солнечный. Ещё ничего не случилось. Ещё всё было хорошо.
Наверное, эгоистично так рассуждать. Пусть я не знала ничего, но, пока мы с Марусей собирали шиповник и цветы, отец и граф в то же время убивали и мучили крепостных в своей лаборатории. Зло всегда находилось где-то поблизости, пусть я его и не замечала. Но теперь, когда зло вырвалось на свободу и разрушило наши жизни, мне вдруг отчаянно захотелось ослепнуть, лишь бы всё стало как прежде.
– Вы читаете только такие книжки? – спросил Давыдов.
– Какие?
– Про любовь и приключения.
Если судить по тому, что стоит на полке, можно и вправду принять меня за крайне несерьёзную девицу, у которой в голове сплошной розовый туман. Но дело в том, что в библиотеке графа можно найти литературу на любой вкус, кроме современной развлекательной. Её Ферзен как раз не уважает, называет глупой и вульгарной, а потому не покупает. Так что я трачу карманные деньги на, признаю, весьма… сомнительную литературу про девушек в беде, запертых, совсем как я, в замке, или про вампиров, оборотней и настоящую любовь. Но я же их только читаю, а не пишу! Это только для развлечения и ничего не говорит о моих умственных способностях. Вот к авторам, которые создают такие истории, даже у меня порой возникают вопросы.
– Я много чего читаю. Чаще научную литературу, которую советует папа.
– О, а вы читали популярный ныне трактат «Кровожадный лойтурец истязает крепостных и ставит на них опыты, пытаясь изобрести сверхчеловека»?
Я едва не пролила на себя кипяток.
Увы, но на этот раз выдержка моя сдала. С дребезгом поставив чашку и блюдечко на столик, я скрестила руки, прижимая к себе плед.
– Нет, – голос мой звенел от гнева совсем в тон чашечке и блюдцу. – Ничего такого не читала.
Не знаю, что заставило Давыдова перемениться. Может, он и сам понял, что перегнул палку, потому что голос его резко потеплел и зазвучал куда человечнее, а не так, словно он зачитывал приговор на суде.
– Я не понимаю вас, Клара, – произнёс он задумчиво, тоже отставив чашку на столик. – Вы же сами прислали дневник Михаила Белорецкого профессору Афанасьеву. Это вы просили его позвать сыскарей. Так почему теперь не желаете с нами говорить?
– Я…
Мне и себе-то это было тяжело объяснить, куда уж другому человеку.
– Я написала всё, что знаю в том письме. Что… что мой отец и граф, кажется, ставят опыты над людьми. И что Мишель пытался их разоблачить, после чего пропал. Все доказательства, что у меня были, я передала Афанасьеву. Я же сама… я…
– Вы всего лишь девушка, которую бросил собственный отец, – кивнул Давыдов. – И которая боится мышей.
Он снова взял чашку.
– Допивайте