один из сыскарей. Более того, это не Николя, не Мишель и никто из соседей. Нечто в этом чёрном силуэте кричало о его инаковости, но, как ни странно, вовсе не пугало. Напротив, я уставилась на незнакомца во все глаза, буквально прилипла к окну, радуясь хоть кому-то из мира за пределами Курганово, в котором невольно стала пленницей.
А человек стоял на безлюдной аллее, смотрел прямо (мне, конечно же, хотелось думать, что так же на меня). Как вдруг снова появились крысы. Они забрались прямо на подоконник, поближе ко мне, и я, завизжав, кинула в них тапочками.
Мерзкий Давыдов прибежал, выслушал мои жалобы и предупредил, что заставит лечь вместе со всеми – с мужчинами то есть! – в гобеленной гостиной, если я не утихомирюсь.
Я потребовала позвать Соню или кого-нибудь из крепостных, но он отказал. Сказал, никто из них не придёт в усадьбу. Как будто ему сложно позвать крепостную графа! Это её обязанность – следить за домом.
– Вы что, маленькая, что ли, чтобы спать со служанкой? – воскликнул он, когда я в очередной раз потребовала позвать Соню.
– Здесь крысы!
– И что, они вас съедят, что ли? Во всех домах есть мыши и крысы.
– В нашем нет! – Я и сама не заметила, как вдруг завизжала.
Клянусь Создателем, я вообще никогда не кричу. Если кто-то начинёт спорить, то я предпочту вовсе уйти, лишь бы не скандалить. Да и в доме графа разве кто-либо смеет повысить голос, кроме него самого? Мы всегда ведём себя тихо, как… мыши.
Но этот Давыдов пробуждает худшее во мне. То, о чём я даже не подозревала.
Меня начало буквально трясти от ярости, и одна только мысль, что придётся остаться одной, что я снова окажусь в темноте в одиночестве, и…
– Мне холодно, – вдруг произнесла я ни с того ни с сего.
Меня и вправду пробрал такой сильный озноб, что я кинулась к печной трубе, коснулась её – она обожгла ладонь, но я всё равно прижалась спиной, пытаясь хоть как-то согреться.
Давыдов замолчал, мрачно за мной наблюдая. Некоторое время он просто стоял, смотрел, наконец, гаркнул:
– Ладно! Я посижу с вами, пока не заснёте. Устроит?
– Я ни за что не засну в одной комнате с мужчиной, – возразила я.
– Тогда пока не успокоитесь. – Он развёл руками, точно сдаваясь.
Как будто он сделал мне одолжение. Подумать только! Да я вовсе не желала его видеть.
Но всё же снова оставаться одной в спальне совсем не хотелось. Я попросила подлить керосина в лампу, чтобы оставить её на ночь. Засыпать в темноте было страшно.
Давыдов всё исполнил и к тому же принёс две чашки и чайник, пододвинул к туалетному столику кресло, а сам сел на пуфик, приглашая меня к чаепитию. Всё это время я не отходила от печной трубы и наблюдала за ним с лёгким недоверием.
– Вам нужно согреться, – разливая чай, произнёс Давыдов. На меня он не смотрел.
Укрывшись для тепла пледом, я села в кресло, поджимая ноги. Ледяными пальцами обхватив чашку, я вдохнула горячий пар, отпила.
Ужасно не хочется об этом думать. Я стараюсь отгонять мрачные мысли, но не получается. Мой