У меня перехватывает дыхание, когда мама начинает с такой силой вымешивать оставшееся тесто, что стол сотрясается.
– Если бы ты была недосягаема для богинь, – говорит она, – я бы давно тебя вышвырнула.
Дым клубится.
Я кашляю, продираясь сквозь морок…
Нет, нет, мама! Лизель… я иду, клянусь, я иду…
Я бегу, но дым вьется и сгущается, и я задыхаюсь в нем, легкие наполняются воздухом, только чтобы сжаться в приступе кашля…
Меня пронзает судорога, и я просыпаюсь. Действительность, разорвав сновидения, оглушает меня так, словно я выпила слишком много апфельвайна, и иглы головной боли пронзают череп.
Я сажусь, хватая ртом воздух, обхватив голову руками.
Я спала.
Unverschämt, ты идиотка!
Должно быть, прошлой ночью я еще раз споткнулась. Растянулась на корнях деревьев, среди корявых кустов, и хорошо хотя бы то, что меня не смог бы увидеть никто, кому бы довелось проходить мимо. Поблизости нет больших дорог, но это не значит, что тут не попадаются другие путешественники, которые надеются избежать встречи с солдатами или хэксэн-егерями.
Застонав, я наклоняюсь вперед, пытаясь унять головную боль. Мои рубашка, юбка и ботинки покрыты инеем. День зимнего солнцестояния еще не наступил, но зима приближается быстро и неумолимо.
Мне нужно сделать запасы – если прошлой ночью был мороз, большинство полезных трав скоро погибнут от зимних холодов.
Но Лизель может уже быть в Трире, если увезшие ее охотники не делали по пути остановок.
Несколько часов беспокойного сна прояснили мое сознание достаточно, чтобы я поняла, что не могу появиться в Трире, находясь в полубезумном состоянии. Головная боль глухо пульсирует в висках, и я опускаю голову между согнутыми коленями.
Schiesse. Как мне вообще удавалось так долго продержаться? Я позволила горю управлять мной, и вот к чему это привело.
Глубокий вдох. Нужно просто время, чтобы…
Я снова дышу. Осторожно втягиваю носом воздух.
Дым.
Мне не приснилось.
Я вскакиваю на ноги. Тело одеревенело от сна на твердой земле, и я морщусь, потирая затекшую спину и возвращая тепло конечностям, пока пытаюсь понять, где я.
Солнце еще не поднялось высоко – едва рассвело. Я стою лицом к югу, может быть, чуть к юго-востоку, и принюхиваюсь, как охотничья собака, чтобы понять, откуда приносит запах дыма.
Туда – в ту сторону.
Спотыкаясь, я иду вперед. Сон настолько затуманил мой рассудок, что я не спрашиваю себя, зачем двигаюсь в сторону пожара. Но меня тянет туда, как рыбу на крючке.
Еще через несколько шагов лес расступается, образуя небольшую поляну. На ней стоит одинокий домик с соломенной крышей, его оштукатуренные белые стены перекрещивают деревянные доски, которые нуждаются в покраске, но выглядят прочными. Из каминной трубы над покатистой коричневой крышей поднимается дым.
Я замираю на опушке леса. Мой разум все еще затуманен, и я смотрю на дым, будто он вот-вот покажет ответы на небе. Лизель умеет читать подобные знаки.
Желудок