единым листиком, затаили дыхание, греясь в прощальных лучах уходящего в отпуск солнца. Раскалённые докрасна рябины кичились гроздьями рубинов и хватали за ноги стелющимися ветвями. Шеломайник уронил свои лопухи-листья и стоял хрустящим просвечивающим частоколом. Идти было легко и свежо: комар не досаждал, прибитый утренним заморозком, солнце не пробивало в пот, а полёгшая трава не вязала путами ноги – бабье лето.
На трети пути умылись из маленького ручейка, кряхтя от его обжигающей прохлады, напились, черпая ладошками, ломящим зубы отражением неба. Вторую треть пути шли медленнее, останавливаясь на перекур, валялись на траве и шуршащей листве. В обед закипятили в закопчённом котелке чая с шиповником, нарезали сальца с луком, краковской и ржаного хлеба. Ели молча, громко сёрбая горячий чай из эмалированных кружек. Устали, понял Андрюха. Вставали долго, покряхтывая и скрипя натруженными суставами. Шли медленно, каждый километр окуривая дымом папирос на долгих привалах. На последних верстах Андрюха нёс, кроме своего, ещё рюкзак и ружьё отца. Тот тяжело опирался на свежесрубленный посох и с трудом переставлял ноги. Его друзья поминутно отставали, хотя рюкзаки оставили на одном из привалов, подвесив повыше на обломанный сук старой берёзы.
– Андрюша, ты же завтра найдёшь их? Заберёшь? – спрашивали они.
В зимовье старики ввалились и со стоном рухнули на нары, как подкошенные. Сил не осталось даже разуться. Андрюха притащил воды, надрал корья и бересты на растопку, затопил печку, чтобы ушёл запах сырости, разжёг костёр во дворе и подвесил вариться супчик с добытой по пути куропаткой и чайник. Из зимухи раздавались стоны. Егерь не первый год топтал тайгу и знал, как лечить эту болезнь. Он молча развёл спирт «Рояль» водой из ручья и оставил его охлаждаться в этом же ручье. Когда куропач покипел минут десять, Андрюха посолил, закинул крупно нарезанную картошку, лук и морковку, от души перца и лаврушки. Скоро шурпа[7] была готова, и хозяин, налив её по тарелкам, помог старикам сесть за стол. Начислил по стаканам по пятьдесят граммов допинга. Гости слегка оживились и начали с интересом разглядывать хоромы. Это было наспех сколоченное из досок зимовье-засыпнуха размером 3 на 4 метра, оббитое изнутри обоями из картонных коробок. Перед входом были сколоченные в одну доску и обшитые рубероидом сени. Справа у двери железная печка, слева в углу, обшитом клеенкой в цветочек, умывальник с тазиком, там же на лавке ведро с водой. Вдоль стен «коттеджа» нары с ватными матрацами и небольшой столик посередине между ними. На стенах полочки с нужными в хозяйстве мелочами, занимательно привирающим Пикулем и стопкой свежих журналов «Охота и охотничье хозяйство» за 70-десятые годы. В сенях полки с провиантом, под ними запас дров. Вот и весь быт, определяющий сознание. Пруд заменял журчащий рядом ручей. Лебеди улетели на юг. Экскурсия по терему закончилась тостом, кратким, как выстрел. Мужики выпили и, крякнув, закусили. Усталость смущённо начала отступать в сени.
Утром