день прилетает полковник Тимофеев – и на аэродроме сразу с места в карьер:
– Садись на левое седло, я тебя вывозить буду.
– Товарищ полковник, я ещё зачёты не сдавал и приказом по части не отдан.
– Садись, я сказал. А то на месяц отстраню от полётов.
Молчу и думаю про себя: „От чего отстранять, если я ещё ни к чему не допущен?“ Ладно, сел на командирское кресло, а он на правое сидение – инструктором. Взлетели. Сделали круг над аэро дромом. Захожу на полосу. Тимофеев вдруг с высоты ближнего привода (сто метров) говорит:
– Садись на площадку с подбором.
– А где она, площадка-то?
– Да вон, в горах.
– Хорошо. Есть, товарищ полковник.
Доложил я руководителю полётов, прекратил заход. Развернулся в указанную инструктором сторону. Идём в предгорья. Набираю высоту, а площадку не вижу. Спрашиваю:
– А где площадка-то, товарищ полковник?
– Да кто её знает, где она. Садись вон на тот самый высокий пупок. Он здесь, как и везде, Манькин пуп называется.
– Ладно.
Выполняю команду. Строю манёвр для посадки на сопку высо той две тысячи четыреста пятьдесят метров. Как учили, плавно работаю органами управления. Подхожу немного выше. Высота семьдесят, скорость семьдесят. Плавненько, по вороне[41], снижаюсь, планирую, уменьшаю скорость, мостясь на пик горушки. Оставалось тридцать метров по высоте. Что инструктору Тимофееву не понравилось? Не знаю. Он вдруг хватается за ручку управления и внезапно на себя её тянет. Как задерёт наш бедный вертолёт вверх. Поставил его дыбом, как коня на полном скаку остановил. Аж троса управления заскрипели, и наша бедная вертушка от неожиданности лопастями захлопала. В общем, показал, как не надо делать. А после этого, ясное дело, посыпались мы со снижением. Толкнул он резко ручку управления вперёд и держит. Зажал её. Не даёт плавно на себя взять. Пока конус несущего винта тоже плавно не переместился вперёд. И после этого на второй круг уходит.
Я вдруг осмелел и сказал:
– На тракторе и то рычагами плавней работают.
А полковник Тимофеев беззлобно так в ответ:
– Перенимай опыт, молодой. Пригодится, когда придётся сыпаться с площадок на высоте четырёх-пяти тысяч метров. Да ещё в глубокие ущелья. А физическая сущность этого явления одинакова. Такая же. Вовремя быть готовым уйти на второй круг. Если это возможно, конечно. И грамотно отработать конусом несущего винта».
Дубасов загадочно улыбнулся и продолжил: «Но во втором заходе он мне уже не мешал. Сел я сам первый раз в жизни на площадку с подбором высотой две тысячи четыреста пятьдесят метров. Провёл он разбор полёта. Поругал, поучил. Сравнил меня с вороной, а не с орлом. Наверное, за то, что я его трактористом назвал. Но допуски в лётной книжке написал такие, что мне и не снились. Сразу к посадкам на площади в горах до трёх тысяч метров. А я в то время ещё и гор-то по-настоящему таких не видел».
А закончил свои воспоминания Александр Дубасов неожиданно: «Можно сколько угодно шутить и смеяться