что, когда у нее будут собственные дети, она будет их воспитывать совсем иначе.
Обещание свое она выполнила сполна: мы с братом выросли в абсолютной строгости и более чем тесных рамках. Нас часто наказывали – иногда, как мне казалось, без веских причин. Нам постоянно объясняли, как надо и как не надо, что можно, а что нельзя. Нам далеко не всегда разрешали делать то, что нам хотелось. При этом я запомнил маму как самого ласкового и самого мудрого человека на свете. Несмотря на свою строгость она как никто другой умела проявить заботу и без слов показать, что значит любить.
Мама не забывала своих корней и любой ценой пыталась привить нам родную культуру, о которой сама имела очень смутное представление. Она с трудом говорила по-испански, но считала своим долгом нести через время традиции, искажаемые каждым поколением. Мы жгли костры, чтобы встретить лето, давились виноградом на Новый год и периодически посещали католический приход, где священник вел мессу на испанском. Когда я спрашивал у мамы, верит ли она в бога, она велела молчать и не задавать лишних вопросов.
Мои родители держали небольшой книжный магазин, в котором оба проводили большую часть своей жизни, но несмотря на это наши финансы не позволяли никаких излишеств. Мы с братом нередко помогали в магазине во время школьных каникул, тогда как наши друзья отправлялись в путешествие или бездельничали в свое удовольствие. Впрочем, эта работа не была мне в тягость. Мне нравилось бродить среди длинных полок, слушая, как раздаются в тишине мои шаги, прятаться среди сотен книг и представлять, будто я окружен всеми их персонажами одновременно.
Мама очень любила читать. Она читала жадно и много: романы, пьесы, фантастику, биографии. «Это мой способ путешествовать, не поднимая попы», – говорила она. Словно ребенок, открывающий долгожданный рождественский подарок, она с блеском в глазах распечатывала тяжелые коробки с новыми поступлениями и откладывала в сторону те книги, которые хотела прочесть сама, прежде, чем выставить на продажу. Однако коробки с надписью «Иностранная литература» она всегда оставляла отцу и не притрагивалась к ним. Однажды, незадолго до ее смерти я спросил, почему она делает для них исключение, на что она ответила:
– Читать литературу в переводе – все равно, что есть обед, кем-то до тебя пережеванный и выплюнутый. Перевод никогда не передаст всех нюансов, поэтому лучше не читать совсем, чем довольствоваться объедками.
– Это глупо, – перебил ее отец, услышавший наш разговор. – Невозможно владеть всеми языками на свете, нелепо ограничивать себя происхождением автора.
– Может, и глупо, но я говорю, что думаю.
– Я знаю. Ты всегда говоришь, что думаешь, – ответил он и, неся перед собой две огромные коробки, исчез в подсобке.
Я не знал, хотел ли он ее уколоть или сделать комплимент. В глубине души я был согласен с отцом, но не признался бы себе в этом. Я не понимал маму, но не смел думать, что какие-либо ее слова могут быть глупыми,