Даже когда подошла учительница и начала возмущаться, никто не сдвинулся с места. С тоскою я смотрел на учительницу, но её возмущения как ни бывало:
– Ну, будет, будет вам, ребята…
Второй исполнитель
За окном школьного кабинета весело отыгрывал апрель. На ветках распускались почки. Проглянули зелёные побеги на бурых прогалинах. На школьном стадионе кучковалась молодая шпана и решала какие-то глобальные вопросы. Хорошо бы, казалось мне, оказаться на улице подобно этим угрюмым ребятам, потому что в кабинете витала пыль и скука. Учительница извлекала корни из наших мозгов.
Пацаны на стадионе получали хорошие отметки за отсутствие на уроке. Они отымали деньги и унижали всех без разбору. Бывало, приезжали в школу на японских и немецких авто. Были и свои минусы в виде еженедельных строгих сборов, где могло изрядно влетать. Это при том, что у группировщиков была обязаловка на бокс.
За соседней партой Иншаков и компания обсуждали, ни от кого не таясь, как и когда будут присоединяться к группировке. Их намерения могли кратно усложнить мою жизнь. Я и так каждую перемену продумывал свои маршруты в школе: избегал коридора, ибо там протекал весь хулиганский сброд, а гопники ходили как у себя дома. На перекур я бегал нечасто, если только был уверен, что там не было упырей. Однако если бы мои одноклассники присоединились к группировке, то все мои ухищрения потеряли бы смысл.
От голода, казалось, что желудок намотался на позвоночный столб, а вместе с этим ощущением во рту появлялся привкус мазута. Я собрал пожитки в пакет и вышел из кабинета. Я сделал это без объяснений и не обратил внимания на разинутые от удивления рты. Я отправился за теплицы, чтобы покурить и встретил паренька из параллельного класса.
Месяцем ранее нас свел случай. Как-то я встретил Грошикова в рекреации, он стоял один в стороне от своего класса. Я подошёл к нему и протянул руку, но он тихо сказал:
– Не здоровайся со мной, а то скажут, что ты тоже опущенный, – и добавил, – не верь, это Ананьев слухи распускает.
Я посмотрел на его класс, внимательно наблюдавший за нами. Над головами возвышался белобрысый Ананьев. Я переспросил Грошикова:
– Так это неправда?
– Конечно, неправда.
Я пожал ему руку. Его класс тотчас же заверещал, показывая на меня пальцами: «Фу, помазок!» Я и не думал подходить к ним, чтобы поздороваться. Они все равно кричали: «Фу, иди на…, не подходи к нам, мразь!» С неделю меня называли помазком, и отношение ко мне было соответствующим, пока миф о прошлом Грошикова не был развеян. Ананьев признался случайно: «Я пошутил», – и все порадовались, говоря о том, как благородно поступил Ананьев, сознавшись. Поэтому, увидев Грошикова, я обрадовался искренне. К тому же мне нечего было курить. Я с удовольствием закурил предложенную сигарету. Грошиков спросил:
– Тебе нужна «денди» на три дня?
– У меня