обеда Сашка, по указке матери, зарубил двух кур и вместе с отрубленными головами отнёс их в дом. Евдокия, приняв от него тёплые тушки, приступила к созданию ужина. Под её руками задвигались, словно ожившие, котлы и котелки, вспыхнула жарким огнём печь и от этой праздничной суеты дом наполнился ощущением радости. Отец сходил в сарай, нацедил четвертную бутыль чихиря, потом, вспомнив про Савелия, подумал и добавил ещё одну. Молодое вино блестело, переливалось перламутровыми блёстками и пахло божественно. Иван Филиппович приложился, сделал большой глоток, и крякнув от хмельного вкуса, понёс одну из бутылей в хату и поставил её на лавку. Затем отправился за следующей. Вытащил вторую бутыль на свет божий, закрыл сарай на замок и вернулся в дом, где застал Сашку подозрительно вертевшегося возле лавки. Получив подзатыльник Сашка отошёл к печке. Там он извлёк из висевших на стене ножен кривой нож, сел на приступку и начал стругать деревянную заготовку. По задумке из неё должна была получиться красивая ручка для кнута с головой собаки. Но спокойно заняться творчеством ему не дали – мать, увидев сына сидящим без дела, послала его за водой. Так уж завелось, что в казацких станицах, сидеть праздно могли лишь древние, выжившие из ума старцы и младенцы, ещё не вошедшие в ум. По тому же негласному закону, Савелия никто не трогал: гость мог три дня ничего не делать в доме.
Вечером пришёл Григорий Игнатьевич Ефремов. Он встал на пороге перекрестился и трижды поприветствовал хозяев, дом и святого Николая. Ему ответили, уважительно называя по имени отчеству и приветствуя в его лице род Ефремовых. Следом в хате появились трое сыновей: старший, Григорий Григорьевич из строевого разряда и двойняшки Афанасий и Егор, которые только что вошли в допризывной возраст и уже чувствовали себя наравне со взрослыми казаками. Савелий поднялся с лавки и немного краснея ответил на приветствия. Он поглядывал на дверь в надежде увидеть Настю, но там никого не было, а по по тому, как пришедшие устремились к столу, понял, что соседка не придёт.
– Хозяйка моя осталась с Настей дома с младшими. Приветы передают…– вроде бы не к месту сказал Григорий Игнатьевич взглянув на Савелия.
Рассевшись чинно за столом, не спешно налили по чепурику, выпили. По красноречивым взглядам, Савелий понял, что ждут от него рассказа. Видимо последствия позорного мира не давали казакам покоя. Григорий Ефремов начал первым:
– Вот скажи мне, Савелий Иванович, что там говорят в войсках о мире с басурманами, что генерал Булгаков говорит, что Алексей Михайлович, войсковой старшина наш вещает? Как это возможно, вот так вот всё отдать?!
Савелий вспомнил, как плакал войсковой старшина читая приказ о сдаче позиций и возвращении в Кизляр. Ещё ему припомнился обратный путь по опустевшим аулам, мимо брошенных караульных постов и секретов. Чем-то безысходным веяло от окружающих ущелья гор, молчаливо и грозно наблюдавших путь отступления. Конные и пешие торопили коней и свой шаг стараясь поскорей уйти с теперь уже чужой территории. Следом, чуть не наступая на пятки, шли отряды персов.
– Что говорить, обидно было.. и генералам