голову хомут, который тот принёс ей в подарок. Отказав ему она несомненно выиграла, поскольку ни ума, ни фантазии в сём отроке не наблюдалось, а принимая во внимание огромное потное тело Павлуши, так и вовсе избежала опасности быть раздавленной в первую брачную ночь. Выйдя на площадь молодые поклонились на четыре стороны, и в сопровождении гостей отправились к дому. Настя в розовой распашке и сиреневом бешмете подпоясанном галунным поясом с серебряными застёжками, украшенная бусами и тремя рядами «припоек» – ожерелий из серебряных монет, шла рядом с мужем, прикрывая лицо верхним платком. Временами из под него выглядывали чёрные татарские глаза и тонко очерченный нос с трепетными ноздрями восточной красавицы: Настя с полуулыбкой, спрятанной в пухлых губках, с нескрываемым торжеством поглядывала на сверстниц, со сдержанным достоинством принимала взгляды казачек в годах и исподволь любовалась мужем. Савелий светился радостью. На нём помимо синего бешмета была одета светло-серая черкеска с серебряными газырями, на тонком поясе висел отделанный серебром и чернью кинжал. Они шли пешком, окружённые гостями, которые громко веселились, чудили, время от времени пускаясь в «Наурскую лезгинку», угощали всех встречных чихирем и пампушками с абрикосовым джемом. У ворот черкашинского подворья стояли родители молодых, хранившие на лицах серьезное и торжественное выражение. Иван Филиппович был непроницаем, в руках держал икону Св. Николая, а на глазах Евдокии Егоровны поблёскивали слёзы, которые ей никак не удавалось удержать. Молодые поклонились родителям в пояс, надломили хлеб, и поцеловав иконы, направились во двор. Их усадили за стол возле украшенной цветами амбарной стены, и словно ожидая этого момента, музыканты заиграли разудалую танцевальную мелодию: что-то среднее между российским трепаком и местной лезгинкой. Гости, согласно этикету, расселись по лавкам, налили и выпили, как принято, сначала за здоровье молодых, потом за родителей.. Постепенно атмосфера праздника вошла в приятное, свадебное русло: гости пускались в пляс, пели, веселились… Появившийся войсковой старшина, поднял чарку за молодых. Своим зычным голосом он пожелал им долгой совместной жизни, многочисленного потомства и полных закромов в амбарах. Потом неожиданно похвалил Савелия за смелость и отвагу. Оказывается унтер, на попечение которому был отдан Савелий, весьма хвалебно отозвался начальству о его действиях и в штабе молодого казака взяли на заметку. Всё это войсковой старшина поощрительным тоном изложил Савелию и прощаясь, напомнил молодожёну, что подошла его очередь заступить на службу. Он посоветовал не мешкать и отправляться в урочище Каир-Чаклы, в тамошний секрет. «Ты уже назначен в дозор. Так что, через три дня будь на месте» – сказал на прощание атаман – «И гляди, не подведи меня».
Эти слова, пожалуй, более всего врезались в память Савелия, поскольку, находясь словно в дурмане от необычности своего положения, он не отдавал себе отчёта и выполнял определённые действия словно под гипнозом.