она, возлагая руки на мои плечи, – Дима, это отпрыск очень уважаемой мною семьи. Я хорошо знаю Энни со времени его юношества. А его батюшка, в своё время, у нас в гимназии читал курс античной истории.
– Так, Вера Андреевна, – довольно отозвался Ржевский, – я ж чувствую, хороший парень, свой.
– Таким красавцем вырос, – продолжала Ильина, – но нет невесты! Прямо не знаю, куда девушки смотрят, если моего мальчика не замечают. Так ведь хорош.
– Вера Андреевна, – перебил я. – Ну, право слово, неловко. И, какой же я мальчик, коли четвёртый десяток разменял!
– Да, полно Вам, – рассмеялась Ильина. – Вы, Энни, для меня всегда останетесь мальчиком. Вы же мне как родной племянник прямо. Дима, я Вам истинно скажу, на Вас одного надежда. Нашли бы пару жениху.
Я едва не подавился.
– Запросто, Вера Андреевна, – отозвался Ржевский. Я ж вижу, сохнут дамы, сохнут прямо по Антону. Надо только помочь выбор сделать. Как говорится, у нас товар…
– Слушайте, – вставил я с неловкой улыбкой, – при всём к Вам уважении, Вера Андреевна, и, Дмитрий, простите, не знаю Вашего отчества, но Вы так говорите, словно меня здесь нет.
– Полно, полно Вам, – засмеялась Ильина, Вы уж не обижайтесь на старушку, но свадьбу мы Вам скоро сыграем. Пришло время.
Ильину окликнули, и она отошла к другому краю стола.
– Ух, прямо в краску вогнали, – сказал я, принимая новый бокал.
По ходу второй бутылки Аркадий Игнатьевич отлучился в уборную, и мы продолжали пить вдвоём.
– А, знаете ли-с, каламбур новый, – гаркнул Ржевский. – Полковник срать ходит в поле, майор в море, а подполковник – так и вовсе, уходит в подполье. Но тут насрали рядом…
Каламбур оказался вовсе не новым – я хорошо его помнил ещё с Петербурга.
– Так, не сносить солдату головы! – перебил я рассказчика.
Ржевский, нисколько не смутившись, громко расхохотался, словно это я рассказывал шутку с самого начала, а он услышал её впервые.
– Знаете уже? Ого! Ну, точно, свои! – кончив смеяться, сказал поручик. – Гульнём знатно, чувствую. Может, даже к дяде Мише поедем.
Вскоре к нам вернулся Аркадий Игнатьевич.
– Вот-с, господа, – сказал он, ставя перед нами тёмный сосуд с длинным горлышком, – добыл по дороге.
В бутылке оказался ром.
Мы рассказали друг другу пару нелепиц, доели стоящие по близости закуски, и теперь уже я ушёл в уборную.
Клозет Веры Андреевны представлял собой разветвлённую систему умывальников и туалетных комнат. Всё это оборудовалось в подвале с расчётом как раз на такие вечера с большим количеством гостей. Спустившись по лестнице, я уткнулся в огромное зеркало с узорчатым обрамлением. Глянув в него, я увидел совершенно безобразную, но, в тоже время, беспечную и довольную личность. Воротник моей сорочки по непонятной причине оказался перекошен, а лацканы пиджака выпачканы кабачковой икрой. Когда я сделал попытку смыть пятна водой, выяснилось, что они уже успели засохнуть. По-видимому, я просидел в таком виде за