Которая, накануне приходила к ней и затребовала, чтобы она отказалась от этого каменного дома, в пользу своего бывшего мужа.
А это письмо, – а она как бы само собою, на поверхности кипы лежала, – было непосредственно адресовано ему.
«Как я могу отказаться, сын, когда дом этот, мы строили для тебя? Да он еще, мне муж. Мы же не развелись еще с ним…»
Так она письменно прощалась с ним, в своем последнем письме.
Читать эти строки, ему было не выносимо. Потому он, это письмо даже не показал Марии Петровне, чтобы о маме в деревне, плохо после него не говорили.
Отложив пока, все это «богатство», он вышел к Марии Петровне, которая накрыв стол, ожидала, когда он оторвется от этого своего «богатства».
– Сядем за стол, Володька. Помянем твою маму. Самовар я даже успела поставить. Пока будем сидеть, самовар вскипит. Попьем чайку, – говорит она, хлопоча вокруг него. – Ты кушай, кушай. Тебе подкрепиться надо. Завтра, что, правда, уедешь?
… А отец его, так и не пришел к нему, в этот день. Видимо, чувствовал себя неловко перед ним, или все же, «Люда» не отпустила его.
Утром, рано еще было. Петухи еще не успели закукарекать. Он, после ухода Марии Петровны, так и не поспал даже часок. Все ночь перебирал бумаги мамы. Собрал все это, поместил в сумку. Потому, всего часок поспал, вернее, подремал, забившись в угол дивана, а там уже отец его приехал, с каким – то мужиком на транспорте. Тихо вошел, разбудил его, попросил собраться, обещав его подбросить до станции.
Пришла провожать в путь и соседка, Мария Петровна. Держалась она в присутствии отца Володьки, холодно. Торопливо поцеловала Куренкову в лоб, перекрестила, пробормотав в напутствие.
– Ты уж, не сердись на нас, Володька. Сам знаешь. В деревне так и живут. И, не забывай в свою деревню, где ты родился. Тут у тебя дом. Надо, присмотрю за домом. Мне это не трудно. Рядом же. А обижать тебя не дам твоему отцу. Знай это, Володька.
*
Уезжал он, а и правда, тяжело. Отец молчал. Да и что он мог сказать ему сейчас. И так было ясно, по его виду, по его глазам. Подкашливал, будто, как специально, чтобы чем – то занять себя, в присутствии соседки. Да и как он еще решился, проводить его до поезда? Тоже сел рядом с ним, на заднее сиденье «Москвича». Знакомый отца, хозяин машины, пожилой уже в годах был он, из Васильевки, что за «деляночным» лесом, подмигнул Куренкову, как бы задабривая, сказал, вздыхая, будто к себе больше обращаясь.
– Поехали. Дорога плохая, знаю. Доедем.
В дороге больше молчали. А что было говорить. И чтобы как – то разрядить обстановку, не сидеть букой в присутствии отца, он молча сунул ему письмо мамы, чтобы он ознакомился содержанием. А тот, как только глянул, поспешно отдал обратно письмо сыну.
– Знаю я это письмо, сынок. Знаю. Встречались они, накануне. Ругал я её. Прости её, не разумную. Не держи на сердце, на нее злобу. Все мы виноваты, перед твоей мамой. Теперь её, уже не вернуть, – вздыхает он, прося у сына тоже сигарету. – Иван, – кричит он нарочно громко, обращаясь к водителю. –