который у нее, во дворе был, вышла из трудного положения. А там и муж приехал с деньгами. Немного привез, но было радостно ей, что в семье теперь, есть какие – то деньги. А Володьку ей, конечно, жалко. И с отцом его, теперь ей не понять. Мужик, как мужик был. Первый коммунист был в деревне. Пример с него все брали. А что учудил? Связался с этой, работающей в местной сельской администрации, то ли секретарем она там работала, то ли, еще кем.» Их там сейчас не поймешь, чем они там занимаются. Подобрали эту власть, делают, что хотят с нами»,– говорила она иной раз мужу, плача, на его груди, изредка навешавшей ей, из разных городов.
– Володька, – обращается она Куренкову, все еще сидящего на крыльце, у своего родительского дома. – Ты бы зашел в дом. Я тебе бы подогрела завтрак. Покушать же тебе с дороги надо. Что ж, ты так, убиваешь себя, – оттирая подолом мокрые глаза, говорит она, помогая подняться ему с крыльца. – Идем, идем в дом. Покушаешь, потом, делай, что хочешь. Хочешь, сходи к отцу. Поговорить надо тебе с ним. Он тоже теперь, отшивается в сельсоветских кругах. Не знаю, какую он должность там отхватил. Взяли его туда, люди говорили. Говорили еще, или просто болтают, эта его она способствовала, чтобы он там трудился.
– Схожу обязательно, Мария Петровна. Спасибо вам. Я сейчас заходил по дороге к маме, на кладбище. Венок я положил на её могилу. Почему она умерла? Она же еще молодая. Не болела? Не жаловалась?
– Спроси у отца. Он все знает. Знаю только. Об этом в деревне, вовсе болтают. И я молчать не буду. Накануне к ней, заходила эта, вертихвостка, с которой он теперь сожильствует. Не знаю. Что там между нею было? Этого я не могу сказать. Утром, после нее, мамка твоя, Володька, почувствовала себя плохо. Я была с нею тогда. К обеду, при мне, закрыла глаза. Так поспешно и, ее похоронили. Отец твой больше расстарался, чтобы её не резали.
С помощью Марии Петровны, он все же, чуть покушал. После, из самовара, который углем топился, попил и чая. Чуть, конечно, от этого завтрака взбодрился, почувствовал прилив сил. Затем снова, вместе с Марией Петровной, вышел на крыльцо, присел, закуривая свою очередную сигарету. Мария Петровна, ему ничего не сказала, что он, Володька, курить начал. Да и сыновья её, что уж там, тоже пыхтели. За бесплатно еще. Если верить сыновей. У попа, рядом с монастырем, был магазин. Там у него и спиртное продавался, и сигареты. За то, что они работают у него, он угощал их сигаретами, и водкой. Дома еще сдерживали себя, а на улице, оба сразу хватались за курево. По началу, она злилась, колотила их кулаком, непутевых, по спинам; смешно даже, отсылала воздушно еще попу свое проклятие, что курить он их приучил. Но толку. Вскоре отстала. Поняла, её доводы не доходят до них. Махнула на это рукою. «Главное, – говорила она себе, – голову не теряли, при нынешней такой жизни».
Гордилась она, конечно, сыновьями. Ну и что! Не всем же ученными быть. Кому – то надо работать и на земле. Слава богу. Оба рослые, здоровые. Не болеют. Год всего между ними разница. Скоро, старшему сыну, в Армию. Но ей, по-матерински, все равно страшно, как бы и её сына, не