всегда безупречный. Он потрепал старших детей по голове, поцеловал Артюра и, не оглядываясь, выскользнул за дверь. Дома надо продавать, деньги делать, подумала я.
К восьми Шарлотта и Гуго каким-то чудом были готовы: зубы почищены, волосы расчесаны, пальто и туфли надеты. Я знала, что до их школы пятнадцать минут ходьбы, и мне не терпелось выйти с ними, но Коринн, которая должна была отвести Артюра в ясли, не показывалась.
В конце концов она появилась, такая же нарядная, как в субботу вечером: в короткой черной юбке, облегающем черном жакете с большими «алмазными» пуговицами и в высоченных сапогах. По сравнению с ней я показалась себе унылой и неопрятной.
– Ух ты! – не удержалась я.
Она одарила меня тенью улыбки, забрала Артюра, и мы все направились вниз по лестнице – путаясь в ворохе школьных, детских и дамских сумок, задыхаясь в облаке духов Коринн.
Хаос наступил, как только мы все вышли на улицу. Коринн уже собиралась уйти, как вдруг Гуго обхватил мать за ноги и явно не собирался отпускать. Шарлотта присоединилась к нему, и они вдвоем завыли. Исчезли вчерашние милые, очаровательные крошки. Я подозревала: они притворяются, по крайней мере Шарлотта. Краем глаза я видела, как она следит за моей реакцией.
Коринн застыла в панике, не зная, что делать, ведь кругом полно прохожих – неподходящее место, чтобы отчитывать непокорных отпрысков. Она попыталась оттолкнуть их свободной рукой, другой удерживая Артюра. Я застыла на месте. Что делать? Оттаскивать детей?
Затем к какофонии присоединился Артюр. Люди начали оглядываться. Я повернулась к Коринн, чтобы спросить, что делать, и, к своему ужасу, увидела, как по ее лицу струятся слезы. Хотя эта женщина пугала меня, мне стало ее искренне жаль. Бедняжка просто пытается вернуться к работе.
– Pauvre Maman[46], – объявила я и шагнула вперед, чтобы заключить Коринн в объятия и утешить ее. – Pauvre Maman.
Я похлопала ее по спине и почувствовала, как она, явно непривыкшая к спонтанным объятиям и сочувствию, напряглась.
Гуго и Шарлотта испуганно подняли глаза. На их лицах не было слез, но эти маленькие зверьки выглядели потрясенными при виде такой реакции своей матери. Я опустилась на колени и взяла их за руки.
– Maman должна идти на работу,– твердо сказала я.– А мы должны пойти в школу. Courage, mes enfants. Courage[47].
Я подняла руку в знак солидарности, выуживая из памяти столько ободряющего французского, сколько могла вспомнить.
Чудесным образом дети отделились от Коринн, и Артюр тоже перестал плакать.
– Au revoir, Maman. À bientôt![48] – пропела я, и мои подопечные повторили за мной.
Коринн стояла на месте, все еще пребывая в шоке.
– Mon maquillage?[49]
Похоже, макияж был ее единственной заботой.
– Ça va[50], – сказала я, немного покривив душой, но таков был ее дневной образ – слегка растрепанные волосы и размазанные глаза.
– Merci, – пробормотала она. – Merci…
Она выглядела несчастной, и я подумала, что, возможно, она более уязвима, чем кажется. Инстинктивно я похлопала ее по руке. Она