поддакнул лениво клирик, будто это было по плану, вот именно здесь вставить свои четыре слова. – И среди сброда и черни найдётся достойный муж, который, так же, как мы, не обременяет себя златом.
«Он это серьёзно или шутит»? – на миг задумался Антоний и даже немного нахмурился. Но потом вспомнил перед кем он стоит и тут же вернул себе подобострастие, ибо без него сейчас было нельзя. Приходится играть роль до конца.
– Скажи, брат Антоний, – продолжил неожиданно клирик, после того, как они с Кириллом помолчали несколько секунд. Антоний напрягся, наконец, они дошли до сути. И пусть весь предыдущий разговор не продлился и трёх минут, он уже порядком наскучил. – Готов ли ты во имя Единого Бога нашего и Матери его Священной Марии Святой совершить геройский поступок и покарать грешника и еретика, посмевшего осквернить нашу землю?
– Готов, – не моргнув глазом и даже не дав себе секунды на размышление, сказал Антоний.
– А готов ли ты оголить меч, вынуть его из ножен, и ничего и никого не боясь, пойти против нечисти, что сильна, и оттого грешна в своём существовании?
– Готов, – повторил ещё более пылко Антоний.
– А готов ли ты срубить этой нечисти голову и тем самым защитить людей, которые никогда тебе не были родными по крови, ведь ты с другой земли, брат Антоний?
– Готов! – и Антоний ударил себя кулаком в грудь. Не сильно, но веско.
– Какой горячий настрой, – проговорил Кирилл, и на мгновение Антоний задумался, а не перегнул ли палку? – Меня радует твоя горячность. Молодость именно тем и хороша, что ты не даёшь себе времени и возможности подумать. Совершаешь поступки и становишься героем. Старость уже не та. Прежде, чем сделать шаг, подумаешь сто раз, а если не найдёшь ответа, поостережёшься делать этот шаг.
– Ваше преосвященство, в этом есть мудрость, – подлизал жопу клирик, однако Антоний и с тем, и с другим согласился.
– Какой у тебя рост, юноша? – спросил верховный архиепископ, и Антоний ощутил острый взгляд волка.
– Сто девяноста два сантиметра, ваше преосвященство.
– Ты медведь, – продолжал Кирилл.
– Да, – коротко отозвался Антоний.
– Я вижу в тебе и силу, и стать. Тебя будто слепили. В Византии есть медведи, но ты развит по-другому. Русы они есть русы, сила неимоверна. Как ты относишься к Византии, брат Антоний?
– Это моя родина. Здесь моё сердце. Я родился в Светлорусийском государстве, но в три года с матерью переехал в Османию. А позже уже в Византию. Два дня назад моей матери не стало, но для себя я давно решил, что останусь здесь. Здесь будет моя родина. Византия – моя страна. – И он снова пылко ударил себя в грудь кулаком. Чуть грудную клетку не сломал.
– Соболезную о матери твоей. Единый Бог наш Всемогущий принимает каждую заблудшую душу и прощает ей грехи, если она исповедалась перед смертью.
– Да, – нагло, не краснея, соврал Антоний.
– Мне твой настрой нравится, – повторил верховный архиепископ, и Антоний не мог сказать, рад на самом деле он был