начинался с большой любви, то с каждой новой неудачей положение Хильды в семье становилось всё более шатким. Не раз уже Олаф пенял ей на то, что наложница Нейла сумела подарить ему то, чего Хильде никак не удавалось – родила сына. Он ждал того же и от жены, но Хильду будто прокляли… До сих пор рождались только девочки, а эта, к тому, оказалась черноволосой, будто вовсе и не златовласого Олафа дочь. Не было ни малейшего шанса, что Олаф признает ребёнка за своего.
С ужасом взирала Хильда на кричащего темноволосого младенца. Тщетно протягивала его ей повивальная бабка Магда. Хильда, глядя в карие, цыганские глаза девчушки, окончательно убедилась в том, что над ней тяготеет проклятие.
– Выброси… – прошептала она. – Выброси её… Скажем Олафу, что ребёнок родился мертвым.
Магда с неудовольствием глядела на свою пациентку. Она принимала младенцев ещё тогда, когда на север не пришла новая вера в Огненного Бога. Лечила такие болячки, на которые и зрелому воину взглянуть страшно. Проводила обряды, на которые решится не каждая лесная ведьма.
Магда не была злой. Она лишь хорошо понимала людей и не питала иллюзий на их счёт. Ей не нравилось то, что говорила Хильда, но и принимать участие в чужих судьбах она давно устала.
– Точно ли то, что ты говоришь, госпожа? – спросила Магда.
– Убери с глаз долой! Утопи! Только не…
– Есть выход лучше, – перебила её Магда. – Избавишься от неугодной дочери и обзаведёшься желанным сыном. Крепким, сильным. Таким, какого ни у одной служанки не было и нет.
Хильда, затаив дыхание, глядела на старуху.
– Что надо делать? – шёпотом спросила она, не в силах до конца поверить тому, что слышит.
– Сегодня лунная ночь. Положишь младенца на подоконник и откроешь ставни. Ляжешь спать и отвернёшься к окну спиной. Будет кричать – не подходи. Будет плакать – не слушай. Будут стучать по земле копыта – не смей поворачивать головы.
Хильда с сомнением глядела на старуху.
– Что ты задумала, старая? Уж не подмену ли? Мне чужой ребёнок не нужен! Олаф сразу раскусит обман, если мальчик будет на него не похож!
– Мальчик будет похож, – успокоила её Магда. – А если всё сделаешь правильно, лесные духи благословят тебя, и ты будешь рожать сыновей одного за другим. Поняла ты меня?
Хильда опасливо кивнула.
– Не грех ли это? – осторожно спросила она.
Старуха не сдержалась – хохотнула зло.
– Да уж конечно больший, чем утопить ребёнка в реке! Ты, что ли, смеёшься надо мной?
– И то правда… – тихо проговорила Хильда. – Что ж… Пусть будет, как ты говоришь. Если всё сладится – хорошо отблагодарю тебя за помощь.
Старуха лишь махнула рукой. Оставив мать наедине с малышкой, вышла за дверь.
Той ночью никто из них не спал – ни повитуха, ни роженица, ни младенец.
Мать и дочь лили слёзы. Одна – от предчувствия беды и разлуки. Другая – от того, каким холодным, колючим и недобрым оказался воздух, который она едва успела вдохнуть.
Магда же пошла далеко в лес, туда, где притаился нетронутый новой верой ведьмин круг. Завела танец, для которого давно уже не годились её старые ноги.
Долго плясала она, пока не упала ничком, тяжело дыша. В тот же миг явился перед ней силуэт в тёмном плаще.
– Марна? Ты меня звала?
– Давно уже, – ответила Магда, тяжело дыша. – Давно уже меня зовут не так.
Хохотнул в ответ закутанный в плащ визитёр.
– Крещёные девки такие танцы не пляшут. А я не старею, Марна. Я помню те времена, когда ты не носила креста. К этой, крещёной, я бы не пришёл.
Мужчина присел на корточки и, выпростав из-под тёмного плаща изящную руку с длинными пальцами, подцепил одним подбородок старой ведьмы.
– Марна… – протяжным полушёпотом произнёс он. – Как же ты постарела, красавица моя. А ведь разве так много зим прошло?
– Шестьдесят шесть, – Магда протянула руку, чтобы убрать от своего лица пальцы собеседника, да так и не решилась. Замерла, едва касаясь своими обломанными, пожелтевшими ногтями его белой, вечно молодой кожи. – Шестьдесят шесть, Имрек. Не так уж мало для людей.
Тот, кого звали Имрек, покачал головой и капюшон скользнул ему на затылок, открывая свету луны точёные черты лица и острые кончики эльфийских ушей.
– Такой красивой была… – почти что с грустью прошептал он.
– Ты выпил мою жизнь.
В голосе старухи не было ни злости, ни обиды, когда она это произнесла.
– Ты обманула меня.
– А ты меня.
– Ты обещала мне младенца, Марна.
– И слово я сдержу. Жизнь за жизнь.
Имрек отодвинулся и кивнул.
– Ты знаешь правила, да? Мать должна быть согласна.
– Она согласна. Ты знаешь цену, ведь так?
– Так.
Оба замолкли, глядя друг на друга с грустью. Оба