какая поза. – Сейчас он, признаться, еле понимал ее. – Без лица. Только тело, и только прикрывшись. Хотя бы платком, груди хотя бы руками. Большее и не проси, ты и сам понимаешь, как звучит твоя просьба. Знаешь, другой бы подумал, что ты сумасшедший, или, по меньшей мере, озабоченный. Не обижайся на меня, но это так.
Виктор не обижался. Лучше, чтобы она, его жена, высказала ему свои мысли в лицо, чем потом на улице его закидали помидорами за непристойные, вызывающие картины. Она разрешила, и ему стало спокойнее. С лихвой хватит того, на что Софья пошла ради него. В конце концов, каждый человек испытывает стыд, оказавшись голым. Пусть он будет с человеком, который знает его с младенчества и перед которым раньше не раз представал без одежды. Все равно. Это не назовешь психическим расстройством, но некоторые люди стыдятся смотреться в зеркало во время уединения в ванной комнате. Вот и Софье было стыдно. Она легко может отказать. Однако согласилась. Ради меня. Так ему хотелось выразить ей свою благодарность и радость. Как не радоваться, если она готова позировать?
Виктор даже встал из-за стола и шагнул к ней. Потому что почувствовал, что должен что-то сделать. Самое меньшее – это положить свою крупную пылающую жаром руку, на ее, худенькую и холодную. И все же, как бы это ни вписывалось в рамки приличия, он возжелал ее. Вот Софья, порой упрямая и неприступная, порой нежная и улыбчивая, в пижамном комплекте: синяя кофта со звездами и такие же штаны, навевающая экзотические мысли из далекого стихотворения, две строчки которого, быть может, были такими: «Я вас отпускаю, но знаете – все еще любви питаю».
Она усмехнулась. И от ее усмешки по телу пробежали мурашки. Огонь в его глазах резко вспыхнул, и так же быстро погас. Он вынужден был отступить и вновь вернуться на место.
На первом месте его новая задумка. К ней все было готово. Более того, Виктор заранее прикупил крупный по формату холст! Намного больше ранних. И в предвкушении работы, в мозгу его бушевала страсть и вожделение. Он аккуратно разложил кисти на табуретке рядом с собой. На грязной табуретке, потрепанной жизнью и пережившей разлившиеся по его неосторожности краски. Она была невысокая, но до того грязная, что сидеть на ней категорически не следовало. Сам же он работал стоя. Первоначальным действием, конечно же, шел набросок. Карандаши также были приготовлены, ждали своего часа. Уши его уловили звук ее шагов по коридору, затем он увидел и ее. Увы, голой она не была. Софья оделась в нижнее белье, красивое, черное, с кружевами на лифе. Она подошла к месту, где обычно позировала и спросила:
– Ну что, как мне лучше встать?
– Так?! По-моему, мы договаривались не об этом, – Виктор едва удержался от того, чтобы посмотреть на жену с нескрываемой негодованием. Такие перепады эмоций случались с ним редко, но имели место быть. Дабы избежать негативных последствий, он научился их сдерживать.
Софья ничуть не смутилась, скорее разозлилась.
– Я