находились также Мольтке, лечившийся на минеральных водах в Карлсбаде, и Тирпиц, отдыхавший на курорте Тарасп. Канцлер сразу одобрил карт-бланш, выданный кайзером Австро-Венгрии, хотя в глубине души и был уверен, что тот не представляет себе всех последствий своего решения. Особой трагедии в австро-сербской войне он, однако, не видел. Наоборот, придерживался мнения, что без нее международный престиж Австро-Венгрии, – единственного крупного союзника Германии, – будет поколеблен окончательно. Допустить этого было нельзя – и «не беда, если из-за этого возникнет война с Россией», как охарактеризовал царившее в Потсдаме настроение германский посол в Лондоне Лихновски.
Наутро 6 июля о происшедших накануне событиях были проинформированы военный министр, заместитель Тирпица и несколько других высших военных чинов. Представителю Главного штаба генералу фон Бертрабу было поручено передать отсутствующему Мольтке, что кайзер «не верит в крупные военные события, так как царь не встанет на сторону убийц наследника; Россия и Франция не готовы к войне и нет необходимости принимать особые меры».
Продемонстрировав «Нибелунгову верность» союзнику, Вильгельм, как ни в чем не бывало, отправился на яхте «Гогенцоллерн» в трехнедельный отпуск – на север, к норвежским фьордам. Вслед за ним Берлин покинул и Бетман-Гольвег, уехавший в свое поместье Гогенфинов. Фон Ягов, напротив, вечером 6 июля вернулся в столицу, чтобы координировать действия германских дипломатов.
Беспечное поведение кайзера имело свои причины. В его глазах ситуация складывалась исключительно благоприятно для него и для Германии. Лично ему представился отличный случай публично продемонстрировать твердость, которую от него все ждали. Что касается политических выгод, то Германия, как казалось Вильгельму, была бы не внакладе при любом развитии событий.
Ход его рассуждений был, по-видимому, таков. Благодаря австрийскому выступлению вопрос с Сербией решался навсегда. Сербов, несомненно, ждали быстрый разгром и утрата суверенитета. После этого весь Балканский полуостров естественным путем подпадал под германское влияние.
Удастся ли достигнуть локализации конфликта, заранее предугадать было нельзя. Россия могла вступиться за Сербию, а могла и смириться с неизбежным, как она это уже не раз делала, столкнувшись с демонстрацией австро-германского единства. Если бы царь начал войну, было бы даже лучше. В последние годы растущая российская мощь вызывала в Берлине неприкрытую тревогу. Экономические обозреватели и аналитики в один голос отмечали громадные успехи русской промышленности и предсказывали еще более колоссальные сдвиги в течение ближайших 25—30 лет. Националист крайнего толка Саул Литтман, выступавший под псевдонимом Пауль Лиман, в начале 1914 года писал: «Население России растет с потрясающей скоростью. Через два или три десятилетия царь будет править более чем 200 миллионами подданных… Россия уже сейчас пытается сократить импорт наших индустриальных