и сейчас замашки сохранились – с капусты у нее изжога, эка барыня! После закрытия фермы Тамара долго болела, а потом эту книжку, которую сегодня показала, откуда-то раздобыла и стала лечиться мочей. И всем другим советовать, и даже, вроде, помешалась на этом малость…
В этом месте ее повествования я оторвалась от машинки и повела носом – та мутноватая жидкость, которой Прасковья сейчас растирала ногу, уж не Тамариному ли рецепту?
– А Игоряша? – снова спросила я.
– А что Игоряша… – продолжила она, звонко похлопывая себя по голени. – Тридцать лет ему, а может, и больше, да только с койки слезать не любит. Одним словом, маняка… Нездоровый он у них и в армию не ходил. Борис ему каждый раз из райцентра таблеток привозит, кучею. Так он грызет эти таблетки, ровно сахар, только хрустоток идет. И молчун… молчит, молчит, а после возьмет да баню подпалит! В позапрошлом году свою же баню сожег, без остатка… Борис до сей поры не может отстроиться. С такими вот запуками парень, родителям расстройство одно. Тамарка женить его мечтает, да кого сюда в такую глухомань да на такого дурака заманишь? А ведь он опять же что учудил – к Ленушке набаловался ходить, к Чувашке-то нашей, и ночует у ней, и моется в ее бане, раз свою-то сожег…
– К Ленушке? – удивилась я, вспомнив плакальщицу. – Так ведь она пожилая…
– Пожилая и есть, пенсионерка давно. Да только выпивают они вместе, на том и сошлись. Долго ли тут до сраму-то… Ведь он еще и драться лезет, синяков ей каждый раз наставит – рожи не видать.
Я как раз закончила работу, и Прасковья примерила халат. Прошлась по избе, прихрамывая и заглядывая, за неимением зеркала, в незашторенные окна. Поджала губы, хоть я и сделала все, что могла, все припуски выпустила… но, как ни старайся, а мышиную шкурку на медведя не растянешь!
– Что ж, – заключила она, – в другой раз, может, лучше выйдет.
В какой другой? – думалось мне уже ночью, уже в постели. Еще и о том подумала, что было во всей этой истории про фермеров что-то знакомое, уже слышанное… Ну, да, точно так могла бы рассказать о них и покойная Оля со своей присказкой "че ж ты маисься-то"… Неужто ничего не меняется здесь на протяжении лет? И всегда одни лишь мытарства? Хворая Тамара, больной Борис Прокопыч, а ненормальный их сынок поджигает бани и избивает престарелую подружку…
Нет, надо будет завтра прямо с утра все же взяться за письмо. И обо всем написать так, такими словами, чтобы мать, не дочитав даже, помчалась бы на почту – срочно отправлять перевод.
9
Время шло, а никто никуда не уезжал из деревни и даже не собирался. Соответственно, никто и не приезжал. Иногда мне начинало казаться, что это не мы занесены здесь снегом, а как раз наоборот – Бирючевка еще как-то живет, отгребается помаленьку, но вот все остальные, весь внешний мир, они-то, может, давно завалены, засыпаны, погребены… А что, разве на исходе тысячелетия не может произойти такое масштабное стихийное бедствие – всемирный снегопад, наподобие потопа или