не было спасения, но в их свете Суртандус видел свою миссию. Здесь не было места для жалости или прощения. Валдмор существовал, чтобы напоминать каждому, что предательство – это не просто поступок, а состояние души, которое не оставляет следа для искупления.
Слабый ветерок поднялся над ущельем, но это был не настоящий ветер, а слабый вздох самой земли, которая словно оплакивала тех, кого приютила в своих холодных объятиях. Суртандус провёл рукой по своему посоху, который светился тем же ледяным синим светом, что и его глаза.
– Каждый из вас получил то, что заслужил, – тихо произнёс он, и его голос разнёсся эхом, сливаясь с шёпотами душ, будто становясь их частью.
Валдмор слушал.
Он опустил взгляд вниз, туда, где в бесконечной пустоте медленно блуждали души, словно потерянные тени. Они не кричали, не рыдали, не вырывались из своей судьбы. Их наказание было куда тоньше, изощрённее и мучительнее. Это была абсолютная тишина, в которой каждое мгновение приносило осознание их вины. Оно резало, как тысячи ледяных осколков, медленно проникало в сознание, разъедая разум, пока не оставалось ничего, кроме оголённой боли.
Каждая душа сковывалась цепями, но эти цепи были не из металла. Они казались плотью самой души, сотканной из её собственных предательств. Звенья мерцали тусклым светом, словно в них отражались мгновения обмана, измен и боли, нанесённой близким. Если они пытались вырваться, цепи напрягались, сжимались, словно наслаждаясь страданиями своих пленников. Эти оковы не рвали плоть, но тянули за собой тягучую муку, оставляя души в состоянии вечного бессилия.
Запах этого места был тонким, почти неуловимым, но он проникал глубоко в лёгкие. Это был запах старой пыли, смешанной с чем-то солоноватым, как слёзы, которые больше не могут пролиться. А ещё слабый, еле ощутимый аромат гари, будто давным-давно здесь вспыхнул огонь, оставив лишь холодный пепел, разлетающийся по ледяному ветру.
Валдмор был не просто местом. Он был живой сущностью, но не в привычном смысле этого слова. Это было чудище, питающееся отчаянием своих пленников. Его земля – твёрдая и холодная, как оледеневший камень, – дрожала и трескалась, выпуская наружу незримую силу, похожую на глухой стон. Трещины на земле медленно расходились, обнажая бездну, из которой вырывались бесплотные руки. Эти руки, тонкие и прозрачные, словно туман, тянулись к небу, искажённые отчаянием, но никогда не могли достичь его. Они лишь рассеивались, снова становясь частью Валдмора, – вечный цикл страдания.
Суртандус наблюдал за этим безмолвно. Он знал, что в этом мире не существовало спасения. Здесь не было надежды, не было искупления, только бесконечное осознание, что всё потеряно. Это была истина, которую он понимал лучше, чем кто-либо, ведь он сам был частью этой земли.
Суртандус медленно спустился с утёса. Его шаги были лёгкими, почти бесшумными, но земля под его ногами дрожала, оставляя глубокие, изломанные следы. Эти следы мерцали слабым синим светом, словно сама земля признала его