и речь идет об одеянии таинственного субъекта: черном цилиндре, который он не снимал даже в помещении, и столь же черном сюртуке.
Это уже любопытно, подумал я.
– О чем он разговаривал с Григорием?
– Поспорил с ним, что сможет сделать его звездой номер один в нашем театре.
– И каковы были условия пари?
– Ими Гриша поделиться со мной сначала не хотел, найдя спор шуточным, а потом не смог, поскольку наутро помнил мало. Но, кажется, они с неизвестным господином зафиксировали договоренности на бумаге.
– А бумага, полагаю, неизвестно где.
Анна Степановна высказала предположение, что искомый документ, может находиться в квартире, в которой Григорий жил со своим отцом.
– Часть его вещей находилась у меня, поскольку мы периодически репетировали вместе, но большинство осталось там. Я хотела поискать тот договор сама, но отец Гриши меня, мягко говоря, недолюбливает. Поэтому в свою квартиру не пустил.
Я попросил актрису рассказать о последовавших за тем вечером в кафе событиях.
На это она сообщила, что после заключенного с незнакомцем пари игра Григория Нестреляева резко преобразилась: из неведомых доселе глубин души актер начал черпать пронзительные и правдоподобные образы, затмевая на репетициях как признанных мэтров, так и молодых звезд. Магнетизм и сила изображаемых Нестреляевым характеров в какой-то момент настолько вскружили голову режиссеру, что за день до очередной премьеры он экстренно поменял местами актера, которому надлежало исполнить главную роль, и Григория, которому по обыкновению достался второстепенный персонаж.
На той премьере Нестреляев произвел фурор: зрители рыдали и аплодировали, аплодировали и рыдали. Бледный до этого времени исполнитель расцвел вдруг подобно розе, в клочья порвал искушенные сердца театралов и нагло в них поселился. Критики выпускали на полосах газет хвалебные оды, посвященные ему, и даже самые ядовитые и придирчивые из них обернулись вдруг влюбленными подхалимами.
Аналогичное повторялось и на следующих спектаклях, поскольку Нестреляев моментально вытеснил других претендентов на главные роли, беспощадно накрыв их тенью своего таланта, внезапно для всех ставшей такой огромной.
Соперники ему завидовали, зрители восхищались им, а он, тем временем, страдал и все время чего-то боялся.
– Он последним приходил на репетиции и первым с них уходил, – говорила Чернецкая. – Тоже самое касалось и спектаклей. За эти два месяца мне ни разу не удалось пересечься с ним за кулисами, и за исключением дома я видела его только на сцене. Великолепным, вдохновленным, как никогда блестящим… но каким-то чужим. Дома же он снова становился моим Гришей, вот только… неведомая печаль все больше омрачала его взор.
Незадолго до отпуска Нестреляев сказал Чернецкой, что ему нужно будет на некоторое время отлучиться в Столицу, но целью этой поездки упорно не делился.
А потом она состоялась.
– Но почему