этот дом.
Принимая во внимание отзывчивость, которую продемонстрировала Муза на просьбу Поэта выведать у метафористов сведения о Зыменове, я пришел к выводу, что бывший муж до сих пор ей небезразличен. По этой причине у меня не было сомнений, что, узнав, какая опасность (если предположить, что публикация псевдобиографической книги – не конечная цель Зыменова) ему грозит, она поможет в расследовании…
…Мигрень подступала. А Город становился угрюмей и злее: над ним одетыми в черные мантии судьями нависли монстроподобные тучи, отгораживая от солнечного света и обвиняюще тыча ледяными пальцами дождя. Стоял день, но под грозной тенью небесных образований ощущался он как вечер. Пешком я пересекал один из каналов, и он тихо молвил какое-то недоброе предсказание, но слов его было не разобрать.
Проход между какими-то старыми зданиями скалился будто вурдалак. Он явно приглашал ступить в его смрадную липкую пасть, намереваясь пережевать и навеки проглотить меня. Но я отвел взор и, не внемлив его зову, нащупал в кармане плаща спасительную флягу.
Допил остатки опиумной настойки.
Почувствовал облегчение.
И возобновил свой путь, закурив, поскольку дождь неожиданно ослаб и не смог бы помешать спичке загореться.
По дороге я вспоминал стихотворения, которые написал до войны. Как-никак я планировал внедриться в Орден метафористов…
…Муза – красивая женщина: у нее черные пышные волосы, внимательные глаза, что напоминают две темно-красные вишни и прячутся под длинными ресницами, веки, похожие на лепестки, и матово-белая кожа. Ростом она немного не дотягивает до среднего женского, но ввиду стройности и безупречной осанки кажется существенно выше.
Когда я пришел, Муза была одета в изысканное черное платье, а шею ее огибало ожерелье из белого жемчуга.
– Пройдемте в столовую, – предложила она, выслушав причину моего визита в ее дом.
Я проследовал за ней. Оказавшись в столовой, она наполнила чаем две чашки, одну из которых поставила передо мной, когда мы садились.
– Спасибо, – поблагодарил я и отхлебнул.
Муза сделала то же самое, и ее глаза на всем пути чашки от стола ко рту и обратно, словно притаившиеся в кустах опытные разведчики, следили за мной из-под длинных черных ресниц.
– Выходит, Поэт обеспокоен этим Зыменовым всерьез. А меня пытался убедить, что его интерес носит характер праздного.
– Он преуменьшил. И, боюсь, для его беспокойства имеются куда более веские основания, чем он сам полагает.
– Какие же?
– Могу я быть уверен, что детали этого разговора останутся между нами? Дело в том, что, до гримера очень быстро добралась информация о ходе моего расследования. В работе на него я кое-кого подозреваю, но, боюсь, это может оказаться не один человек. Поэтому никто из посторонних не должен узнать, что в нашей беседе затрагивалась тема Зыменова, а Поэт (на всякий случай) – чем конкретно