свобода. Свобода быть странным, несуразным, страшным порой в своем принципе.
Десирад был одним из шести. И он предал меня. Предал дважды.
И первый раз я не отважился его судить. Стоит идти против природы? Ратна была из тех, кто не успокоится в объятьях одного мужчины. Что странного, в том, что следующим выбрали его – юного, красивого как бог, владеющего волшебным голосом гандхарва?
Он мог и не пойти вслед за ней. Ведь видел и понимал все. Но родовая связь делает глухим и слепым к страданиям старших. Так человек принужден выживать в недрах этой дживы…
Второй раз… Мне ли его судить? Он – моя молодость. Та же буйная, больная душа. В поисках смысла, своего места под солнцем…
Меня, будь я тех же лет, начатое напугало бы, отвратило… Нет в том правды и милосердия. Жестоко, как сама жизнь, дающая шанс сильному за счет слабых…
Юному не по силам принять и благословить зверство бытия. Рвется и бунтует, даже с риском погибнуть, стать тем самым загнивающим членом, который стоит отрубить, чтобы выжило целое.
Но больно это и страшно – резать собственную плоть…
Лина. Обстоятельство пятое
Тяжесть… Болят бока, руки, голова. Челюсти сводит. Во рту противный кислый вкус. Дышать невозможно. Это страшное навалилось всем весом. Ни вывернуться, ни даже дернуться…
Глаза разлепить… Трудно дается, но надо. Первое – удивленный взвизг. Просто не смогла удержаться. Испугалась очень. Лапы. Прямо у лица. Красные, корявые. Одна давит на лоб. Больно – череп едва не хрустит, другая сжимает скулы, в двух болезненных точках, чуть ниже уха. Когда надавишь случайно, щеку подперев – появляется эта самая боль в сведенном подбородке и кислота во рту.
Меж лап – сосредоточенная ангельская физиономия. Запах пота, свисающие растрепанные косы. Оскалился, даже кончик языка высунул между зубами. Погружен в процесс и уверен в результатах. Знает, то есть, что делает.
И все предвидел. Что будут дергаться, вырываться. Сидел на ней, плотно обхватив ногами бока. Очень сильный и тяжелый. Руки притиснул к туловищу. Не двинешься. И болит все, как в клещах.
Вместо ругани получалось мычанье. И сознание вернулось, прояснилось вполне. Возмущенье и злость, они, как раз – последствия включения мозгов. Пока не работают – страх… Такого утробного ужаса, как здесь, когда уже само тело паникует, трясется, рвется куда-то нелепо – не доводилось испытывать. Просто не хозяин уже этому напуганному зверю.
Что очнулись и злятся, ангел мигом просек. Хватку ослабил, откинулся назад, но не слез. Сделал странный жест. Встряхнул руки, будто хотел, чтобы сошла вода или грязь. Пас был из целительского, или даже, врачебного обихода.
– Извини, думал ты сильная, – он сделал неопределенный жест у головы, – держишься, самоуверенно.
Ребра болели невыносимо. Тяжелый, сволочь. Странно тяжелый для такого сложения. К тому же, вставать не собирался. Наклонился, провел