от себя в этакой позе просто пьян. Гламов идол, прям! Дальше-то не забыл, что делать?
Варта. Насмехается. Как всегда степенен и ядовит. И, в общем, прав. Разбуди его среди ночи, дай в руки лук – не промахнется. Искусство такое мало кому дано. И нелюдское упорство торчать целыми сутками в поле.
Степная сила… Что-то видно он понял свое, выпуская за день тысячи стрел. Нечто несообразное действию лучника, как танцора, невольника раз и навсегда заведенного порядка… Сперва изобрази суть, потом войди в нее, и только после гонись за плодами. Ему этого не надо. Надевал раж, едва брался за лук.
И злило это страшно. Даже не зависть – стыд. Невыносимый, когда багровеют уши и ключицы. Бывает такое на двадцатом году жизни, когда питаешь великую страсть к познанию…
Варте минуло двадцать три. Усмехался, глядя искоса. Здоровенный, едва не на голову выше, краснощекий, с носом-репой. Только шипеть на него и можно:
– Да провались ты ко всем демонам, гурудев!
Рассмеялся.
– Дурень! Ты ведь такой же, как я. Вон, в шрамах весь. И поставили их тебе те, кто дорог. Не наказывай цель, люби ее…
Застынешь от такого, как вкопанный. Это Варта! Простой как струганная доска… Слегка исказишь имя и услышишь басовитый храп. Варат. Редкостный, с белой шерстью. Этакая громадная бездумная сила. Будто посыпанные снегом брови, светло-голубые глаза… У белых варатов бывают такие. Огромные, слегка навыкате, в розовых морщинах… Животное, вроде… Но пройдет время, и парень этот станет великим волхвом.
И тогда дал себе труд прислушаться, ответить теплом этому человеку. Понял – злился оттого, что не мог подойти, подобрать слова…
***
Был этот Варта странной фигурой. Приходился из угров. Косить под простака умел в совершенстве. Как у них принято. Древняя кровь Пацифиды, часть их сути, побуждает не жить, а наблюдать. Угры – союзная раса, вполне пригодная для свода. Но недостаток северной крови редко возносит их на вершину знания. Воин-сар из угров приходит не всякую сотню лет. Но ежели приходит, долго потом его помнят.
В полной мере это относилось и к матери, матери воинов, Ингер. Тоже угорская девка. И рядом с ней порой страшно. Чуждый разум. Все верно вроде делает, великого ума человек. Но вот, не объяснишь – ящер разумный! Строит с нечеловеческим упорством, чтобы потом бестрепетно разрушить. И сделать какой-то свой ящерский вывод…
Угорского лаптя Варту в двоедушии не заподозришь. Никому, то есть, в голову не придет. Тупая болтовня ни о чем, дикие выходки, шутки больше жестокие, чем смешные – тут он был незаменим. И невообразимо популярен среди мужского населения крома. Этакий ком в манной каше. Не так, чтобы приятный, но куда ж без него?
Достаточно ему было появиться, чтобы вокруг забурлила жизнь, как река в водовороте. Можно было даже ничего не говорить и не делать. Он был из тех славных верзил, которые в компании вроде горы Меру. От них