плыть?
– Два дня. В Китежский порт заходить опасно, поэтому двинем до станицы Камарской. Глухое такое местечко. К берегу подходить сразу не станем. Прогноз обещает, что будет штормить. Но нам это только на руку. Патруль в непогоду не выходит. Штиль ещё минимум сутки держаться будет, потому можно и побалдеть чуток.
Грека наполнил стопки.
– На процедуры, – позвал он всех. – Эй, корнеплод, чего набычился? Сейчас палубу драить заставлю!
Киви устроился на носу и с мрачным видом грыз семечки, бросая скорлупки за борт, однако ухо держал востро:
– А шторм это корыто не размажет?
– На все воля Переплута.
– Это что за хрен?
– Так моя прабабка говорила. Какой-то древний идол мореплавателей и путешественников.
– Он упоминается в поэме Сварога, – заметил Дегурин, – мудрец-прохиндей, разрушивший единство Руси.
Грека обеспокоенно покосился на меня и Киви.
– Пацаны немного в курсе, – успокоил его Бурьян.
Марьяна отказалась от водки, а потому Грека выудил из кубрика бутылку шампанского. Шашлык вышел немного жёстким, но настроение мое приподнялось. Вечерело. Раскалённый солнечный диск с шипением бьющихся о судно волн медленно опускался в море. Пунцовый слой испарений выдавливал из небосвода чистоту кровавым ядовитым концентратом. Дегурин и Грека что-то оживлённо обсуждали, но я не вмешивался. Уставший Киви заснул. Марьяна с возвышенно-тревожным видом крепко сжимала в руках бокал, блуждая мыслями в понятных только ей измерениях. Расхлябано затренькала гитара, и Грека отвратительно, но с упоением захрипел:
– Мы – морские вампиры, в глазах чёрные дыры.
12
Следующим днём баркас «Гнездо» с неторопливым упрямством держался выбранного курса. Грека то и дело с недовольным видом спускался в машинное отделение.
– Двигатель, сука, – ворчал он.
Марьяна не выходила из каюты. Дегурин громко храпел на палубе, периодически отмахиваясь от невидимой стаи мух. Влажный и плотный воздух с каждым вздохом беспокойно распирал грудь, тишина угнетала. Захотелось с кем-нибудь поговорить. Я нашёл взглядом Киви. Он торопливо доедал остатки шашлыка, запивая выдохнувшимся шампанским. В отсутствие броской, зелёной шевелюры Киви заметно скукожился, став похожим на злобного хорька.
– Одно волнует – родителей не увижу, – поделился он. – Не сказать, что мы часто виделись. Но матушку жалко. Будет всю жизнь терзаться, где же её дитя – гнилое семя. Так меня отец называл.
Я равнодушно отвернулся. Да будь оно что будет. Как ни паши рылом землю, впереди нас ждал один, большой и общий тупик. И дело не в неумолимости судьбы, а в полной её иллюзорности.
– Ветер крепчает, – недовольно заметил Грека, вглядываясь вдаль, откуда танками катили вражеские тучи.
И вдруг решительно задуло. Зигзаги молний с ужасным треском вспарывали полотно неба. Я поднял голову и меня коснулись первые холодные капли.
– Ай