томно опустив веки. Она словно выполняла китарусское дыхательное упражнение для исцеления печени и души. В благостном выражении бронзового лица чувствовалось бремя боли многодетной матери. И под её раздвинутыми перстами каждый познавший свободу падения обретал последнее прибежище.
Я едва успел запрыгнуть в электричку до станции Прогресс. Следуя в этом направлении, рельсы стремились в глубь материка, подальше от Великой степи, туда, где водили дружный хоровод сосны, а трава была пропитана влагой. Это было хоть какое-то подобие тайги, где меня случайно зачали под треск морозов за окном. Грелись люди. Но затем обменялись кольцами, сделав меня заложником своей нелюбви.
В попутчики мне достались юный матрос и старушонка с откормленной болонкой. Розовощёкий юнга уткнулся взглядом в планшет, а бабушка хитро на меня поглядывала из уголков пергаментных морщин. Болонка тревожно поскуливала, обнюхивая мои сапоги.
– Ты чего, Грыжка? Ног чужих не нюхала? – сверкнула в меня умными глазками бабушка.
Я угрюмо молчал. Старушка, почувствовав слабость, продолжала сверлить меня по-рыбьи одинокими зрачками.
– Не к добру это, сынок. Дальней дорогой пахнет, опасной. Да ведь, Грыжка?
Болонка-провидец тявкнула в знак согласия, издевательски завиляв хвостом, и внимательно посмотрела на матроса. Тот ещё глубже уперся глазами в планшет, справедливо опасаясь неблагоприятных предсказаний. Грыжка, тем не менее, принюхалась к его ногам. Запах пота и морской соли, по всей видимости, не сулил ничего интересного, а потому собака снова принялась за мои сапоги.
– Кыш! – отпугнул я её и вышел покурить в тамбур.
Степь уже сменилась лесополосой, из-за которой жизнерадостно выглядывали поля подсолнухов. Небо было ясным, а я полон надежд, и никакая шавка не могла испортить мне настроение. Выйдя на безлюдном полустанке, я без труда нашёл знакомую тропинку и углубился в редкий сосновый лес.
Впервые за долгое время меня окружила тишина и я услышал, как колотится сердце. Каждый его удар пронзительно отзывался внутри, пуская круги сладостного томления. Меня будто нежно наматывали на вилку, а я был и рад размякнуть как макаронина. Говорят, мой прадед был скитником. Вот только Макар Ильич отправился жить в землянку не для того, чтобы вслушиваться в тайные движения души – на фронт попасть не хотел.
Наконец-то я добрался до знакомого холмика. Установил палатку, развёл костёр и начал готовить похлёбку. Как оказалось, внутренние волнения объяснялись не только аурой тихого леса, а в большей степени чувством голода вкупе с избытком кислорода. Хроническое похмелье также внесло свой вклад, изрядно измотав ослабленный организм. Так что я первым делом перекусил. Лишь затем выкопал планшет и подключил блосс. На экране появилось название файла – «ТИР». Я щёлкнул на загрузку и бросил планшет в палатку, собираясь отлить перед долгожданным чтением. Я едва успел расстегнуть ширинку, как вдруг раздался ужасный взрыв. Меня отшвырнуло прямо на огромную сосну. Я повалился на спину