между совестью и желанием отомстить, Санки вышел на берег реки. Одно было совершенно ясно: он потерпел поражение. Завтра наверняка его настигнет голод.
9
О-Суги, пройдя несколько кварталов, почти дошла до дома Санки. Она изучала доски объявлений в надежде получить хоть какую-нибудь работу. У входа в переулок она заметила уличного гадальщика и остановилась. Кто же овладел ею прошлой ночью? Коя или Санки? – она опять терялась в догадках. Какая-то китаянка плакала, прислонившись к стене. Рядом с ней на столике с откидной крышкой подрагивала горка полупрозрачного светло-желтого свиного жира. Его куски, всасывая летящую из переулка пыль, то и дело колыхались – при стуке едущей вдалеке повозки или от топота ног. Ребенок, вставши на цыпочки, приставил кончик носа к дрожащему жиру и, не отрываясь, пристально рассматривал его. Над головой ребенка свисала облупившаяся золотая вывеска; кирпичный столб, испещренный пулями, изгибался под шелухой плаката, похожего на папье-маше. Рядом находилась скобяная лавка. До отказа заполнившие ее ржавые замки спускались с потолка до пола, как виноградные лозы, и вместе с уткой, свисающей напротив из окна мясной лавки, обрамляли сверкающий свиным и утиным жиром вход в переулок. Оттуда появились, нетвердо держась на ногах, бледные от опиума женщины с тусклыми глазами. Завидев торговца, они через плечо о-Суги, одна за другой, заглянули в жестяную банку для монет у его ног.
Вдруг кто-то хлопнул о-Суги по плечу, и она обернулась. Это оказался Санки, он стоял позади нее и улыбался. О-Суги слегка поклонилась, и постепенно ее лицо покраснело до кончиков ушей.
– Пойдем пообедаем, – предложил Санки и двинулся прочь.
О-Суги молча пошла следом. На углу улицы уже сгустились сумерки, и в лавке, где торгуют горячей водой, из черных котлов струился прозрачный пар. Здесь кто-то тронул Санки за плечо, и он обернулся – нищий русский протягивал руку:
– Дайте хоть что-нибудь. Я сильно пострадал от революции, мне некуда идти, мне нечего есть, я нищ. Остается только сдохнуть под забором. Подайте что-нибудь.
– Давай возьмем коляску, – сказал Санки.
О-Суги молча кивнула. Перед извозчичьим сараем хозяйка прямо около лошади ела жидкую рисовую кашу. Сев в старомодную коляску, они затряслись по ночной улице, уже обильно пропитанной туманом.
Санки собирался рассказать, что он тоже потерял работу. Но такое признание означало прогнать о-Суги на улицу. Только он был причиной ее увольнения, и поэтому о себе ему следовало молчать. Придав лицу беззаботное выражение, Санки сказал о-Суги:
– Ты все молчишь… Вероятно, осталась без работы?
– Да. После того как вы ушли, меня сразу же выгнали.
– Не переживай. У меня ты можешь оставаться, сколько захочешь.
О-Суги промолчала. Санки не понимал, о чем же она никак не решается сказать. Что бы то ни было, это его уже не впечатлит. Где-то позади громко взорвалась петарда. Американские военные моряки, размахивая стеками, погоняли своего возницу, и тот набирал скорость.
Коляска