семечками и сигаретами. У него через плечи были крест-накрест перекинуты две здоровенные холщовые сумки, из левой торчали газеты «Листок ежедневных телеграмм и объявлений», «Харбинские вести», «Харбинские ведомости», «Новая жизнь» и прочие, а в правой сумке лежали пахучие жареные семечки и сигареты «Лопато», прозванные «беленькими». Русские называли семечки «семека», а курево – «сихаледа». Продавая газеты, Сисуй не забывал выкрикивать: «Семека… сихаледа…» Парнишка имел тонкие черты лица, вызывал симпатию, при этом отличался радушием, у него под рукой всегда имелись спички – кто купит у него сигареты, тому он чиркнет спичкой и поможет закурить, что очень нравилось покупателям.
Сисуй, как и Ван Чуньшэнь, относился к числу тех фуцзядяньцев, что каждый день бывали на Пристани и в Новом городе. Различало же их то, что Ван Чуньшэнь уходил из дома поздно и возвращался поздно, а Сисуй, поскольку с утра нужно было идти в типографию за газетами, уходил рано, но и возвращался пораньше. Все деньги, что зарабатывал Сисуй, будь то бумажные или медные, он всегда запихивал в подушку, говоря, что так к нему ночью приходят сны о богатстве. Шло время, и подушка стала что тугой барабан. Единственной радостью в жизни его бабушки было стучать по внуковой подушке и растроганно приговаривать: «Ну теперь-то на жену хватит». Хотя дед и бабка успокоились в отношении внука, но вот его родителям казалось, что продажа газет все же не очень приличное дело, только выучившись какому-нибудь ремеслу, мужчина сможет прочно стоять на ногах. Возможно, из-за того, что Юй Цинсю больше не питала надежд в отношении сына, она снова забеременела. По тому, как ее потянуло на кисленькое, люди решили, что следующей весной у нее родится мальчик.
Чжоу Цзи любил Фуцзядянь, ведь когда он только приехал сюда, тут были пустынные места, а двадцать лет спустя здесь все преобразилось. На его глазах росли здания и переулки, старики один за другим уходили, а новые поколения появлялись на свет. Он сидел за меняльным столом и почти не бывал на Пристани и в Новом городе, ему не нравилась заморская жизнь, а особенно иностранные банки. Чем больше этих банков, сетовал он, тем больше беспорядка с деньгами у него на прилавке.
А вот что терпеть не могла урожденная Юй, так это христианские церкви, построенные иностранцами в Харбине. В ее представлении единственным местом, достойным поклонения, был храм Бога войны. Там ведь бог был свой, а Иисус был богом заморским. Стоило ей услышать, что где-то снова построили христианский храм, да еще с заморским названием, вроде Свято-Софийской церкви, Успенской церкви, костела Святого Станислава, у нее от злости аж в глазах темнело, она начинала швырять вещи на землю, в такой день чашкам и палочкам наступал каюк. А уж католический собор в Фуцзядяне, что маячил у нее перед глазами, она ненавидела до крайней степени и говаривала, что если в нее вновь вселится дух белой лисицы, то она натренирует в себе волшебное