только, ведь топтался на месте собственной могилы… Наверно, бабка Ульяна уляжется, уж самая старая из родни, вредная и стонливая. Всё ей не так, всё не нравится. Вечно ворчала, говорила, что я доезжусь, домотаюсь, расшибу башку где-нибудь. Зло брало от таких слов и накаркала ведь, старая ворона. По правде, я виноват сам. Теперь я мёртв, и некому пророчить мне смерть. Мы с ней теперь родные. Я и смерть. Я мёртв.
Да, я мёртв, неподвижен. Хотелось бы ещё поговорить с дядькой Иваном, но глухо и немо было с его стороны…
В одно августовское утро я понял, что кто-то как бы подкапывается ко мне слева. И вдруг голос, как шепоток ветра, глухой, но живой. Вот зашуршал яснее. Что такое, кто говорит? Папка Витя, что с ним?
После разговора с дядькой Иваном я стал мечтать о том, чтоб кто-то близкий был рядом со мной. Но не умирал нет, а тут говорят о папке. Попал в автокатастрофу? Насмерть? Привезли, вот роют могилу…
Да роют могилку. У меня забилось сердце. Но ведь оно умерло, и я вместе с ним, а мне кажется, что забилось радостно и тревожно. Нет, сердце не билось, оно окаменело. Страдание сковало его. И с какой радости ему биться? Ведь погиб мой папка. Чей-то голос опять зашуршал:
– Ну вот, Алешенька, забрал ты папку к себе. Теперь не один будешь лежать. Папка рядом упокоится. Ему ли умирать. Ещё и нет сорока. Все для вас старался. Машину тебе справил красивую. И ссуду взял, чтоб Костику купить машину. Сам подался на Север вкалывать. На твоей машинке, а там и смертушку свою встретил… Голоса перестали шуршать. Было тихо, так тихо, как бывает только в могиле.
– Ну что, ну, скажите что-нибудь… Скажите… Дорогие мои… Родные мои… Странно, при жизни никому не говорил таких слов.
– Ну, прощай, Алёша! Завтра ты уже будешь с папкой… Так-то. Встречай. Вот горе-то какое… Как сердечко твоей мамки выдержит!
Кто-то бросил последнюю лопату земли, и опять все стихло. Августовская ночь, прохладная, чистая, звёздная, опустилась над местом вечного покоя и над всей землёй. Говорят, вечный сон беспробудный. Нет, не верьте в это. Я пробудился, чтобы в моем сердце поселились новые страдания. И оно будет жить, это страдание, и причинять мне, мёртвому, боль. Вы там, на земле, бродите по солнечным полянам, вдыхаете неповторимый запах ягод, купаетесь в реке, ловите губами первый снег, видите сны, любите… Это жизнь, которую мы, пока в ней, мало ценим. Пока я ходил по земле, я не ценил жизнь, не думал, что её можно потерять, потерять здоровье, счастье. Когда меня упаковали в тесный тёмный ящик, опустили в яму, зарыли, холмик украсили яркими венками, я стал думать и страдать. Завтра привезут папку. Как мы с ним встретимся? И как случилась авария? Ведь папка давно уже не пьет и за рулём был, конечно, трезвый.
Раньше они с мамкой «запивались», как говорят в деревне. Помню и я свою первую рюмку. Все горло обожгла, в глазах засверкало, огонь пошёл по плечам и ногам. И стало без причины весело и легко…
Захотелось испытать это чувство, но я ведь был мёртв. Я умер, да, я умер. Ни рукой, ни ногой я не могу пошевелить. Я мёртв, я мёртв. А тогда, после первого опьянения, мамка молча подала мне утром стаканчик