Земляника для сына по Млечному пути. Любовь Александровна Тимофеева

сказал только раз один парнишка. – Чо не умеешь, у, кривая, горбатая! – и стукнул её по голове.

      – Ишо чо? – вдруг зло спросила Валя, и эти два слово стали и ответом, и вопросом на всё. Мальчишка струсил, исчез в темноте коридора.

      – Чо ишо? – спросила Валя, когда вынесла ведро с помоями по просьбе поварихи.

      – Валя, чем тебя угощали дома? – спрашивала воспитательница, протягивая конфетку. Они всегда были в кармане ее халата, чтоб успокаивать себя и разволновавшихся придурков. Она жаловалась, что толстеет от конфет.

      – Это нервы, – глубокомысленно замечала круглая повариха, отправляя в рот что-то съестное.

      – Ты что-то читаешь? – спросила однажды учительница. Валя рассматривала красочные картинки какого-то журнала.

      – Что ишо? – ответила Валя, ибо всё равно не могла читать долго, чтоб понять прочитанное. Друзей у неё не было. С Русланом она была ровной. Если бы она могла презирать или понимать это чувство, она бы его презирала. Подумать только, отца нет, мать пьяница, хотя её родители тоже не были трезвенниками. Но это были её родители. Однажды учительница сказала, что у неё знаменитая дворянская фамилия, и, скорее всего, её предки были дворянами, сосланными в Сибирь.

      Кто такие дворяне, она не понимала и не знала, но какое-то большое светлое чувство поднималось в ее душе, когда она слышала свою фамилию. Она выпрямлялась, глаза её светлели. Почему же она здесь, в этом интернате, а не там, в светлой школе. Значит она не такая, как те ребята, или они не такие, как она.

      Когда она пришла к ведьминому оврагу, Николай сидел на поваленной берёзе, опершись спиной о её тёплый ствол. Он был в серой в мелкую клетку рубашке, расстёгнутой на загорелой груди.

      – Это тебе, – протянув ей шоколадку, другой рукой веточкой пощекотал ее за ухом.