не учил его противостоять собственному сознанию, когда оно оборачивалось против него. Он просто скользил дальше в эту нескончаемую, уродливую болтанку мыслей.
И вот теперь, в эти дорассветные часы, он снова и снова проводил руками под водой, ощущая, как вспыхивает боль от трещин на иссушенной коже. «Нет, это нормально, – пытался он убедить себя, – боль – знак очистительной жертвы». Но в глубине души Дэн понимал, что никакая жертва не принесет ему подлинного облегчения. Напротив, чем сильнее он старался избавиться от ощущения грязи, тем более реальной она становилась. Будто бы сам ритуал полировал его страх до блеска, подобно тому, как тряпка наводит глянец на зеркале. Чем настойчивее он отмывал руки, тем ярче вставал в сознании образ этих самых рук, покрытых полчищами бактерий.
«Бытие предшествует сущности», – когда-то эти слова он читал, готовясь к университетским экзаменам по философии, и всё это казалось ему пленительной игрой ума. А теперь эти же слова – как молот, бьющий по его черепу. Если он свободен, без какой-либо заранее заданной сущности, то и его страх перед бактериями – тоже выбор, пусть и не осознанный до конца. Но тогда возникает вопрос: почему он выбирает этот страх, почему не может остановиться и, например, выйти на улицу, взять в руки пиццу без перчаток и съесть её, не задумываясь о микробах?
Ответа, разумеется, нет. Или же ответ таков: «Потому что в самой свободе заложена бездна. Если все позволено, если нет объективного смысла или предначертанного предназначения, то страх становится тем, за что можно уцепиться. Он придает жизни какую-то структуру, пусть и жуткую». Так думал Дэн, вглядываясь в свое отражение, словно ища в нем оппонента для дискуссии. Но отражение было пассивно. Оно лишь повторяло каждое движение с насмешливой точностью.
Внезапно он услышал, как где-то вдали, возможно, в соседней квартире, плачет ребенок. Этот звук ворвался в его сознание, вернул его в реальный мир, пусть и на одно короткое мгновение. «Какой теперь мир реальный?» – с обречённой усмешкой задал он себе вопрос. «Тот, где дети плачут в ночи? Или тот, где микробы победоносно осваивают мою кожу?» Но в глубине души он понимал, что этот детский плач – гораздо более реальное и человеческое явление, чем его абстрактные фантазии о ползучих бактериях. И всё же он не мог отвернуться от своих мыслей: страх продолжал нарастать, будто волна перед штормом.
Вода текла, а он стоял – бредовый страж у алтаря абсурда, страж, который осознанно понимает бессмысленность своей стражи, но не может бросить пост, потому что отступить значило бы остаться наедине с ещё более ужасным чувством – чувством тотальной свободы и отсутствия гарантий. И потому Дэн предпочитал продолжать свой «магический» ритуал мытья рук. Вода, хоть на мгновение, дарила ему иллюзию очищения. Ничто другое не давало ему этой зыбкой опоры.
Он закрыл кран, и наступившая тишина вдруг показалась громоподобной.