смолы, стекавшей по канавам. Камень Они висел у моей груди, его жар пробивался сквозь мокрую ткань, пульсируя в такт шагам, когда я начал спускаться, ботинки чавкали по скользкой тропе, и я чувствовал, как он шептал мне о ноше, что перевешивала всё, что я знал.
Трущобы были сердцем города – не сияющим, как шпили верхних ярусов, а тёмным, бьющимся, словно рана, не знавшая покоя. Лачуги лепились друг к другу, их стены сплетались из ржавых панелей, обломков пластика и остовов старых машин, валявшихся повсюду, как кости давно сгинувшего зверя. Светящиеся узоры покрывали каждый клочок – змеи, ухмылки духов, крылатые тени, мерцавшие багрянцем и лазурью, их краска текла под ливнем, будто слёзы на потрескавшейся коже. Люди здесь были такими же – сплав плоти и железа, их тела усеивали импланты, гудевшие и искрившие, дешёвые поделки из подвалов, готовые отказать в любой миг. Я видел старика с киберступнёй, ковылявшего через дорогу, его протез скрипел, как ржавая пружина, и девчонку с механическими пальцами, жарившую мясо на углях, её движения были резкими, отточенными, как у бойца. Это был мой край, где тени прошлого цеплялись за каждый угол, где смех Акико когда-то звенел в узких проходах, а теперь растворялся в шорохе дождя, оставляя лишь эхо в моей памяти.
Дождь усиливался, его капли хлестали по лицу, стекали по капюшону, пропитывая ткань, и я натянул его глубже, пряча киберглаз, чей багряный свет мог выдать меня в этом хаосе. Улицы кишели жизнью: торговцы выкрикивали цены на палёное топливо и старые чипы, их голоса тонули в рокоте дронов, круживших над рынком, их сенсоры мигали, выхватывая лица в толпе. Я шёл через этот водоворот, чувствуя, как взгляды цеплялись ко мне – любопытные, настороженные, хищные, – но не останавливался, мои ботинки оставляли грязные следы на мостовой, где лужи отражали вывески, их свет дрожал, как огни далёких звёзд. Камень у груди нагревался, его пульс был живым, почти осознанным, и я спрашивал себя, не он ли тянул меня к Жёлтому Тигру, к Линь, чьё имя гудело в трущобах, как шёпот ветра в проводах.
Трущобы жили своим ритмом: над переулками гудели провода, искры сыпались с них, как пепел, а внизу дети в лохмотьях гонялись за дронами, их крики смешивались с треском старых экранов, транслировавших бои. Я видел, как подросток с киберрукой продавал самодельные батареи, его пальцы дрожали от перегрузки, и старуху с имплантом в горле, шептавшую мантры, её голос был хриплым, как треск радио. Это был мир, где выживали только те, кто сливался с машиной, и я был одним из них. Я вспоминал Акико, её тонкие пальцы, касавшиеся моих проводов, её улыбку, когда она смотрела на меня, и боль сжимала грудь, смешиваясь с жаром камня, который, казалось, знал о ней больше, чем я.
К Жёлтому Тигру я шёл целенаправленно, ведомый не только слухами, но и необходимостью – Линь была той, кто могла разгадать тьму, что я нёс. Бар прятался в глубине трущоб, за углом, где вывеска с хищным оскалом тускло светилась янтарём, её края облупились, обнажая металл, покрытый коростой. Я толкнул дверь, её петли застонали, и шагнул в сумрак,