чтобы они не «пачкали» дороги.
– Безумие… – пробормотала Ана.
– Безумие и жестокость, – согласилась женщина.
Бросив испуганный взгляд на смотровые башни, она поспешила прочь.
Ана стояла, пока не стемнело. Сквозь ограду она смотрела на людей в гетто. Она думала, кто живет в ее доме, и ноги сами понесли ее к ручью. Вода стояла довольно низко – апрель выдался необычно сухим. Ана без труда перешагнула ручей и подошла прямо к ограде, прячась за густыми кустами. Протянув руку, она коснулась шершавой поверхности дешевых столбов – страшный забор, непреодолимый для запертых внутри душ.
За ее спиной, весело подпрыгивая, пробежали двое немецких детей в ведьминских шляпах. Ана вздрогнула, но осталась на месте, завороженная зрелищем абсолютного зла.
– Ана?
Голос был тихим и мягким, но от этого звука Ана буквально подпрыгнула на месте – выше, чем немецкие дети. Она со страхом огляделась и увидела, что от суетливой толпы обитателей гетто отделилась хрупкая фигурка.
– Эстер? Эстер, это ты?
– Это я…
Девушка подошла к ограде и протянула руку. Ана с радостью сжала девичьи пальцы, не опасаясь занозить руку.
– У тебя все хорошо?
– Насколько это возможно. Мы с Филиппом живем вместе с нашими родителями и Лией, но у нас есть комнатка на чердаке, и это очень… романтично…
На последнем слове голос ее дрогнул, и у Аны упало сердце.
– Звучит не слишком романтично…
– Пока Филипп со мной, все хорошо, – на сей раз уже твердо ответила Эстер.
Ана перевела взгляд на прочную темную ограду.
– Вас здесь заперли?
– Да, они «запечатали гетто». Евреи не должны пачкать улицы Литцманштадта.
При этих словах обе вздрогнули. Немцы переименовали Лодзь в честь собственного героя. Польский язык медленно, но верно исчезал из города. Это было неприятно, но не так ужасно, как полное исчезновение еврейских жителей.
– Вы… в безопасности?
Пальцы Эстер вздрогнули, но она отважно кивнула.
– У нас есть свои больницы, и я стала медсестрой. Филипп вернулся к швейной машинке, так что все не так плохо. Румковский говорит, что мы должны работать, чтобы выжить. Немцам мы нужны лишь до тех пор, пока приносим хоть какую-то пользу.
– А потом?..
Эстер задрожала. Ана прокляла свой длинный язык и быстро добавила:
– Я уверена, что работы будет много. Нацисты любят свою форму, да и их жены любят красиво одеваться.
– Пока мы делаем их жизнь комфортной, они позволят нам жить? Они очень добры, наши правители…
– О, Эстер…
Сарказм, прозвучавший в голосе юной девушки, причинил Ане боль. Эстер всегда была такой нежной и доброй, но такое место, как гетто, ожесточит даже самую добрую душу.
– Чем я могу помочь?
– Не знаю, Ана. Нам нужно…
– Эй, еврейка! Прочь от ограды!
Эстер