вывозили бедняки, не сумевшие найти другой работы. Раньше, когда в этом районе жило вдвое меньше людей, все было нормально. Но теперь население удвоилось, начался тиф и диарея – и начался хаос. Все воняли, грязь была невообразимой, инфекции распространялись со страшной скоростью. Эстер заставляла домашних мыться, стирать и дезинфицировать свой маленький домик всеми силами, и пока что у них никто не заболел. Но дезинфицирующих средств было мало, поставки в гетто контролировали власти, и получить что-то было невозможно. Недавно запретили переписку с внешним миром. В гетто появилась внутренняя валюта, «марки гетто», которые стали называть «румками» по фамилии их создателя, Румковского. Курс обмена, впрочем, был весьма шатким. Положение в гетто ухудшалось с каждым днем, но никого это не заботило.
Эстер надела шляпу и, борясь с желанием зажать нос, вышла на улицу. Было около девяти вечера, и на улицах было пусто. Еврейская полиция, организованная Румковским, строго следила за соблюдением комендантского часа. Местная полиция вела себя мягче, чем немецкая, но половина новых офицеров гордилась своим положением и пользовалась властью так же безжалостно, как и эсэсовцы. Оружия у них не было, но дубинками они орудовали отменно. А поскольку в гетто у них были друзья и родственники, то коррупция расцвела махровым цветом. Сразу стало ясно, что лучшее из того, что поставляли в гетто, перепадало узкому кругу избранных. Обида нарастала.
Эстер нервно огляделась. Форма медсестры служила пропуском после наступления комендантского часа. Солнце почти село, и улицы были залиты теплым золотым светом, делавшим их обманчиво красивыми. Настроение у Эстер улучшилось, она подняла глаза к небу, пытаясь увидеть там Бога. В эти дни о Боге вспоминалось редко. Все синагоги сожгли. Хотя Румковский сумел получить разрешение на открытие молитвенных домов, регулярно посещали их немногие – там было тесно и грязно, и люди больше боялись болезней, чем Бога. И разве можно их в этом упрекнуть, если они уже оказались в аду?
Эстер встряхнулась и решительно свернула за угол, чтобы добраться до дома, прежде чем ее снова вызовут. Буквально на днях из дома выскочил молодой человек и вцепился ей в руку, умоляя о помощи. Его жена рожала, но единственную акушерку гетто застрелили в драке из-за картошки несколькими днями ранее. Молодой человек умолял Эстер помочь его жене.
– Я не училась акушерству, – пробормотала Эстер.
– Но вы же медсестра, – убежденно ответил он и посмотрел на нее с такой надеждой, что отказать она не сумела.
К счастью, роды оказались легкими. Мать той женщины умерла от тифа неделей ранее, и главной проблемой бедняжки был страх. Как только Эстер ее утешила, роды пошли спокойно. Супруги осыпали ее благодарностями – и вручили свежий батон, чему она обрадовалась гораздо больше. Молодой отец работал в пекарне и мог выносить маленькие хлебцы – с тех пор они периодически появлялись в доме Эстер. Она была благодарна, но с тех пор прошел слух о ее акушерском мастерстве, и Эстер боялась, что ее могут вызвать на более сложные роды.