даже с женой: мешал молчаливо заключенный уговор, что истинная его цель – тайна между ним и Одином. Но Прияна, за семь лет хорошо его узнав, чувствовала: цесарский венец – еще не все, о чем он мечтает.
При входе в гридницу молодую княгиню встретил воевода Ивор. Рядом с ним стояла еще какая-то нарядная женщина, и на первый взгляд Прияна приняла ее за Иворову жену, но потом глянула в лицо и сообразила: это его старшая дочь, Речислава. Они были примерно одних лет, но Прияна ее знала плохо: Речица почти не бывала в Киеве, а Прияна попадала в Вышгород раз в год, когда сопровождала мужа в его зимних объездах городков на Днепре. Ярким нарядом и обилием украшений Речица мало уступала княгине, однако улыбалась ей и кланялась, изо всех сил являя радушие.
– Прости, что к лодье не вышел – если б ждал, а то не поверил! – приговаривал Ивор, кланяясь, а потом обнимая Прияну. – Милости просим, госпожа! Солнышко за небокрай – а ты к нам, еще того краше!
Он и правда был рад: догадывался, судя по неурочному и беспричинному приезду Святослава, что князь рассорился со всей семьей. Ивор, человек дружелюбный и неглупый, Прияне нравился; он довольно часто бывал в Киеве, и она с удовольствием принимала его в своей гриднице. Потом подошла Зоранка, тоже кланяясь молодой княгине и с радостью посматривая на своих детей – Хавлота, Альрун и Альвёр, – стоявших позади нее. Сдерживая ликование, те бросились матери на шею, но старшая сестра им лишь кивнула снисходительно. Поцеловала Речица только Белчу: это был ее родной брат, тоже от Волицы. По тому, как Речица держалась, Прияна поняла: именно она здесь выступает главной хозяйкой. С минувших зим Прияна помнила, что Речица довольно надменна, но сегодня та как переродилась: была приветлива, доброжелательна, хлопотала о малейших удобствах для княгини и сама искала случай ей услужить. Сама подавала ужин, умыться, потом проводила ее в княжью избу. После целого дня в лодье Прияна хотела поскорее отдохнуть. Святослав, вместо того чтобы до полуночи сидеть с гридями, пошел вместе с ней: видать, все же соскучился.
Войдя, Прияна огляделась. В избе было чище и опрятнее, чем обычно в местах княжеского постоя: одежда не разбросана, на полу не натоптано и подметено, посыпано свежей травой, оружие прибрано по углам, засохших мисок на ларях не стоит, пиво на столе не пролито. Заправленный маслом бронзовый светильник горит ярко и ровно, оконце затянуто редкой тканиной, чтобы не набились комары. На широкой лавке приготовлена постель: подстилка мягкая, подушки пышные, настилальники свежие, пахнут сушеной полынью и пижмой. Выглядело так, словно кроме Святослава тут никто и не живет, хотя, зная его привычки, Прияна ждала обнаружить полтора десятка гридей, спящих на полатях и на полу. Однако в избе не было и следов чужого присутствия, только копошились возле полатей Альрун с Альвёр: Прияна сама велела поместить их сюда.
– Что это ты здесь так одиноко жил? – шутливо спросила Прияна.
– Да я… так… – Святослав отмахнулся, и ей почудилось на его лице проблеск непривычного смущения. – Моих-то