и лазури. Пространство дышало, расширяясь и сжимаясь в такт незримому ритму, а в воздухе, если это можно было назвать воздухом, витали мелодии, которые не звучали, а «ощущались». Как эхо забытого сна.
Его не было. И он был всем.
Сначала не было даже имени – лишь осознание: «Я существую». Потом пришли образы. Вспышки лиц, голосов, мест, будто кто-то перебирал страницы гигантской книги, останавливаясь на абзацах, написанных не чернилами, а эмоциями. Страх матери, держащей впервые ребёнка. Восторг художника перед холстом. Горечь старика у могилы друга. Каждая история оставляла на нём шрам-откровение, и он понял – это «души».
– Ты слышишь? – прозвучало не вокруг, а «внутри», растворяя границы между вопросом и ответом.
Он обернулся – если поворот в пустоте возможен – и увидел… Нет, не лицо. Не форму. Перед ним пульсировала точка, излучающая тепло, знакомое каждому живому существу с первой секунды бытия. Тепло колыбели. Тепло дома.
– Ты избран, – продолжил Голос, и каждое слово рождало в нём дрожь, как удар по струнам. – Не для власти. Не для славы. Ты станешь мостом между миром зёрен и миром ветра.
Он попытался спросить «почему я?», но вопрос рассыпался, прежде чем обрести форму. Создатель знал. Всегда знал.
– Зёрна падают в почву, – заговорил Голос тише, – но даже самый плодородный чернозём не даст ростка без дождя. Ты будешь дождём. Тихой силой, что смягчает землю, чтобы пробился росток. «Их» росток.
– А если они… отвергнут воду? – наконец вырвалось у него, окрашивая пространство всполохами багрянца. Сомнение.
Точка вспыхнула, и вдруг он «увидел»:
…Женщина в чёрном платье стоит на краю моста. Ветер рвёт её волосы. Духовник протягивает руку – и где-то в городе просыпается девочка, зовущая «мама» сквозь сон. Женщина замирает. Слёзы. Шаг назад…
…Мужчина в дорогом костюме кричит на старика-уборщика. Духовник касается его плеча – и в памяти всплывает давний запах бабушкиных пирогов, голос: «Доброта – твоё богатство, внучек». Рука с деньгами дрожит…
– Ты не решаешь за них, – прошелестел Голос. – Ты напоминаешь. Светишь в щели, где они забыли свою истину. Даже капля может смыть грязь с окна. Даже шёпот – разбудить сердце.
Пульсирующая точка приблизилась, и вдруг он «узнал». Не знаниями – всем существом. Как падающая звезда знает своё небо. Как река знает путь к океану.
– Ты – инструмент, – сказал Создатель. – Но не судья.
Пространство сжалось, превратившись в вихрь сияющих нитей. Они вплетались в него, становясь кожей, мыслями, «смыслом». Он чувствовал, как учится:
– Видеть не глазами – через дрожь воздуха, когда душа колеблется между выбором.
– Говорить не словами – через шёпот ветра в листве, через стук сердца в такт дождю.
– Любить не сердцем – как любит солнце, не требуя благодарности за свет.
Когда вихрь утих, он стоял – если это можно назвать стоянием – на пороге бесконечности. Перед ним раскрывались миры, слои реальности, сплетённые в узоры сложнее паутины. Где-то там ждали его Александр, Лиза, Марк… Миллионы зёрен, жаждущих стать деревьями.
– Иди, – прозвучало в последний раз. – Но помни: даже дождь иногда становится грозой.
Он шагнул вперёд – не ногами, а намерением. Первая миссия уже звала едва уловимым эхом смеха ребёнка, потерявшегося в толпе.
А где-то в глубине, в месте, которое уже не было им, пульсировала точка. И улыбалась.
Глава 2. Первая Душа: Александр
Он нашёл его в городе, где небо давно забыло цвет лазури, а воздух пахнул пылью и несбывшимися мечтами. Александр. Тридцать два года. Офисный стул, галстук-удавка, пальцы, привыкшие к клавишам, но не к кистям. Его душа напоминала книгу, запертую на ржавый замок. Страницы, полные эскизов и стихов, пожелтели, но не истлели. Духовник коснулся этой книги – и услышал эхо.
«Тихий смех мальчишки, рисующего драконов на полях учебника.»
«Руки, дрожащие от восторга, когда впервые смешал краски.»
«Слёзы в шестнадцать лет: „Ты не сможешь этим заработать“.»
– Пора, – прошептал духовник, и его слова стали ветром, ворвавшимся в щель между мирами.
– —
Сон начался с дождя. Не обычного – из капель света, падающих на асфальт и превращающих его в холст. Александр стоял посреди улицы, а вокруг… «оживало». Серые стены домов покрывались фресками: крылатые кони, леса из стекла, города, парящие в облаках. Он поднял руку – и капля света разбилась о ладонь, оставив след аквамарина.
– Это же мой эскиз… – пробормотал он, узнавая абрис дракона на стене. Того самого, что нарисовал в восьмом классе.
Запах. Внезапный и острый. Масляные краски, свежая бумага, кофе с корицей –